Сибирские огни, 1982, № 9

переставая перебирать пальцами поясок, она что-то ждала. Вдруг на ис­ пуганном лице мелькнула решимость, но Семен Кирьяныч опередил, до­ гадавшись, что она может сказать. — Иди, иди. И махнул рукой, словно убирал девчушку из дверного проема. Она дробно состукала сапогами по ступенькам, побежала и все огля­ дывалась, собираясь что-то крикнуть, но так и не крикнула. В конторе стало тихо, лишь щелкали суставы Семена Кирьяныча, когда он садился за стол. — Чего там у тебя? Дольская, она все это время молча стояла у стены, не отвечала, смо­ трела вслед девчушке, — Оглохла? Зачем пришла? — За дровами. В школе дров нет. Ни в сельсовете, ни в школе не дают, а я не хочу, как в прошлом году, с ребятами пилить зимой бревна... Семен Кирьяныч, перекидывая костяшки счетов и думая о чем-то другом, пообещал: — Будут дрова, привезем. Дольская подошла к столу и села напротив Семена Кирьяныча. Се­ ла так близко, что в ее больших, широко открытых и влажных глазах он увидел маленькое отражение своего лица. Семен Кирьяныч ото­ двинулся. — Неужели вы добрые слова забыли? Спросила тихо, с перерывом после каждого слова, будто переламы­ вала в себе боль. — Нет у меня таких слов. И вообще —ты за дровами или зачем пришла? Дольская вздохнула, покачала головой: — За дровами. Знаете, вас совесть потом будет мучить. — А в чем я виноват? Что бабы работают? Так войну не я начинал! — Война-то жестокая, да только мы не должны быть жестокими. Семен Кирьяныч, сам не зная почему, терялся при встречах с этой городской молоденькой учительницей, стараясь скрыть растерянность, «тыкал» ей и разговаривал всегда грубовато. А она словно ничего не за­ мечала. •— Понимаете, Семен Кирьяныч, нельзя без конца давить. Они и гак делают невозможное, они прекрасно все понимают, у них и так ничего нет, а вы их последнего, что можно дать,—доброго слова лишаете. — Ступай. Некогда речи разводить. Ступай. Дрова будут. — Я ни приказать, ни потребовать от вас не могу. Я только прошу. Очень прошу. Вас боятся, а это страшно, когда человека боятся. — И ты боишься? — Боюсь. Только не вас, а за вас боюсь. Она тихо поднялась и вышла. Семен Кирьяныч встал, шагнул к окну. Дольская брела по пустому эмтээсовскому двору и спотыкалась. Он вдруг подумал, что на ней все те же ботики и все то же длинное пальто, в каких она приехала в первый военный год в Журавлиху. Семен Кирья­ ныч сам ее и привез. Дело было в конце декабря, морозы заворачивали под сорок. Лошади, привязанные к коновязи на площади у райкома пар­ тии, были в белых куржаках, когда они шевелились, сани на промерзлом снегу визгливо, до зубовной ломоты, скрипели. И вот на тебе —в такую морозяку, когда ноги в пимах стынут, разыскивает его в райкоме эта учительница и просит довезти до Журавлихи. А сама в ботиках, в беретике, одной рукой ухо отогревает, в другой держит тощенький ба­ ульчик. — Да куда я тебя повезу? Померзнешь. — Ничего, я постараюсь, не замерзну. — Постарается! Ишь ты! А зачем в Журавлиху-то? — Учительницей назначили. Всех эвакуированных в леспромхоз, а меня в Журавлиху, в школу. — Ясненько. 18