Сибирские огни, 1982, № 9
Дождь на улице разошелся не на шутку, тряпка, которой завесили оконце, намокла и провисла. Но в печке весело крутился огонь, гудело в трубе и совсем не слышно было, что за стенами избушки, в непроглядной темноте, мочит землю косой дождь. Иногда по полыни на крыше с шумом прокатывался ветер, и в щели печки вылетал дым. Серафима залезла на нары, согнала с лица обычную хмурость и удивленно рассмеялась: — А знаете, девки, мне спать неохота. Ей-богу! Вот номер! — И мне тоже. Маруська от жары разрумянилась, сидела на корточках возле печки, накинув фуфайку на голое тело, и когда она повернулась, полы разъеха лись, в неярком свете от фонаря мелькнули маленькие розовые грудки, «Она стыдливо запахнула фуфайку и этим рассмешила Нюрку: — Кого зажимаешься-то! Не украдем. Маруська смутилась, зарумянилась еще пуще, но Нюрка, она тоже почувствовала это обііцее для всех облегчение, не унималась: — Не бойся, такого тебе жениха отхватим! Ух! Забудешь, как ночью спят. Они хохотали с Серафимой, а Маруська только ниже клонила голо ву, но и ей тоже приятен был этот шутливый разговор, который снова сближал их всех. — Опоздала, Нюрка. Братуха-то мой, Илья, в каждом письме поми нает, соседке привет передайте. Когда это вы успели? А, Маруська? И це ловались, наверное? Ну-ка признавайся. — Нет, нет,— испуганно отмахнулась Маруська. Серафиму не узнать было. Стянула с головы толстый платок, распу стила тяжелый узел черных волос, они обвалились за спину и лицо сразу помолодело. — Ох, девки вы мои милые! А черт с ним, завевай горе веревочкой. Точно, Маруська? Доставай мешок, вон тбт, мой. На всякий случай бра ла, вдруг кто простынет. Давай, Нюрка, кружку и сало тащи, какое осталось, не помрем! Маруська достала из мешка бутылку с мутной самогонкой, заткну тую пробкой, осторожно глянула на Серафиму. — Чего уставилась! Гулять будем! Праздник сделаем, что мы, не можем? Глаза у нее заблестели, все движения стали суетливыми, неверны ми. Щедро налила в кружку самогонки и подала Нюрке. Та закрыла глаза, ахнула разом, и долго стояла, хлебая ртом воздух, забыв про ку сок сала в руке. Кое-как отдышалась, захохотала и повалилась на нары. — Я уже пьяная, голова кругом. Выпила Серафима, чуть пригубила и Маруська. А через несколько минут в избушке стоял такой тарарам, смех и визг, что в пору, если бы были, святых выносить. И давно бы пора уже спать, а не могли уняться. Серафима стала вспоминать о своем Иване, с первой ночи, которую провели с ним: — Эх, а весна была, окошко раскрыли, дух от черемухи с ног сши бает, и светит она так, светит. Господи, было же времечко. Десять лет бы отдала, чтоб наново той ночкой пожить. Даже глаза прикрыла и говорила уже.для самой себя. Не заметила, что Маруська уснула, а Нюрка отодвинулась и молча плакала. — Да ты что? — Плачу,— растерянно и беспомощно отозвалась Нюрка.—Плачу вот. Завидую. — Не надо, спи. Ты свое догонишь, молодая, красивая. Все еще бу дет. Спи. Она гладила Нюрку по голове, как маленького ребенка, и та затих ла. Затихал и дождь на улице, слабел. 16
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2