Сибирские огни, 1982, № 9

но, пошли отчеркиваться и отваливаться ровно срезанные пласты, они густо кололись трещинами и поблескивали. Разрезанная земля источала густой и влажный дух. Клин раскалывался теперь на две неравные части: вспаханную и не­ вспаханную. Над клином плыли одна за другой тучи густой лохматой стаей. Трактор в мутном пространстве казался совсем маленьким и еще меньше —люди. Посыпал дождь, косой, с ветром, уже по-настоящему, по-осеннему холодный. Земля стала налипать на плуг, и очищать его ста­ новилось все труднее, коченели, не слушались мокрые руки. Скоро и бо­ розда потерялась из виду в сумерках. Серафиме пришлось остановить трактор —ничего не различала впереди, да и пора было заправляться горючим. — Давай там Маруську с фонарем. И легроин тащите. Нюрка пошла по мокрой пахоте и самой себе говорила: «Рехнулась баба, совсем рехнулась. В дождь пахать...» Сказать этого вслух не могла, потому что спорить с Серафимой в такие минуты было страшно­ вато—одним взглядом зарежет. Дождь сек прямо по лицу и некуда бы­ ло отвернуться. Легроин налили в ведра, захватили «летучую мышь» и назад с Ма­ руськой тоже подались по пахоте. Тяжелые ведра оттягивали руки, труд­ но было идти, проваливаясь в мокрой земле, когда пальцы коченеют, а капли скатываются за воротник. Нюрке даже показалось, что кто-то сел ей на плечи и гнет вниз. А впереди еще ждал плуг, ждала еще ночная пахота. Она остановилась, поставила ведра и быстро, пригорошнями, ста­ ла бросать в них землю. — Ню-ю-ра! —охнула Маруська, когда оглянулась. — Молчи, ничего не видела. Ее никак больше не остановишь, сдох­ нуть что ли! Ступай. Она снова подняла ведра и потащила. Трактор едва виднелся. Ког­ да добрались до него, засветили фонарь, стали заливать в бак легроин. Серафима до половины вылила первое ведро и остановилась, поболтала, быстро сунула в него руку. — Маруська, подай свет поближе. Поднесла руку к самым глазам. Вытерла ее о пиджак и повернулась: — Девки, вы сдурели? Это ж вредительство. Да нас с вами... Выли­ вай все на землю. — Докладывать побежишь? Давай, беги! — Дура ты, Нюрка. Выливай, кому сказано! В свете фонаря было видно, как у Маруськи от страха трясется мок­ рое лицо, Нюрка стояла, не шевелясь. Потрескивал фонарь, шумел дождь. Тогда Серафима сама перевернула ведра и сапогом наскребла на темную лужу земли. За дужки взяла ведра, подтолкнула девок: — Пошли. В избушке натолкали в печку мокрых палок, и они долго, неохотно разгорались, вылезал в щели между кирпичей ёдучий дым. Но вот огонь понемногу занялся, печка накалилась, пошел жар, и нижняя рубашка Маруськи, которую га сегодня успела состирнуть, высохла, закачалась от тепла, заиграла. Сухой воздух наполнил избушку, согрел. Все трое молчали. Нюрка с Маруськой пытались не смотреть на Серафиму, они как бы отделились сейчас, отрезались от нее. Она заметила это, хотела что-то сказать, но не нашла подходящих слов. Просто захотелось обнять девок и вдоволь нареветься. Но плакать она разучилась. Снова варили пшеничную кашу, проглядели, и она еще вдабавок пригорела. — Эх вы, невесты, замуж никто не возьмет! — вырвалось это у Сера­ фимы случайно, просто, и она почувствовала облегчение.—Чего нахохли­ лись, как клуши? Маруська, ну-ка стаскивай все с себя, садись к печке. Зубы вон чакают. Простынете, я куда с вами. Маруська и вправду дрожала. Снизу вверх глянула на Серафиму, робко, еще не веря сказанному, улыбнулась и тут же торопливо стала раздеваться. 15