Сибирские огни, 1982, № 9

заводского умельца в ипостаси какого-то страстотерпца с сиянием святости вкруг главы. А умиленный созерцатель получает в награду от простодушного критика — собст­ венный нимб. Что поделать, иной раз даже сугубо эсте­ тический взгляд выявляет в произведении неуважение к жизни, к содержанию. Ведь нельзя же всерьез анализировать одни липн* благие намерения поэта! Да, прав, прав был Чернышевский, говоря, что не произведешь «что-нибудь замечательное, отрешаясь от жизни»! Отрешиться же от нее легче легко­ го — например, отмахнуться от ее живого языка, от точности и строя выражений, отослать читателю сваленный в тачку «груз мысли». Очевидный долг критика — доставить эту тачку на помойку. Ему еще более непрости­ тельно отрешаться от своего предмета — художественного (или антихудожествен­ ного) текста: он, критик, тогда моменталь­ но оказывается в безвоздушном простран­ стве, в состоянии невесомости, черпая аргу­ ментацию левой ногой — с потолка. Ничего замечательного из этого, разумеется, не вы­ ходит. С. Шубин, разбирая стихи В. Липатова, сумел напрочь отрешиться от них. Он задел, собственно, не реальную стихотворную дан­ ность, а важную и нужную поэтическую т е м у — нечто абстрактное, снимающее' ин­ дивидуально-творческие различия. Он опи­ рался, конечно, на верные жизненные поня­ тия («начинаешь задумываться о своем назначении» и т. п.), но без другой опоры — на конкретность текста— равновесия не удержал. С другой стороны, критик, наверное, так же не смог бы удержаться на должной вы­ соте, будучи сосредоточен исключительно на «словах», изолируясь от самого широкого жизненного контекста. Вот стихотворение Бориса Лапузина из его книги «Грань» (Владивосток, 1979)— простые, ясные стро­ ки, свободные от лексического и смыслового сумбура, иногда столь великодушно, как мы видели, увенчиваемого критическим нимбом. Когда уходят китобои, надолго выбрав якоря, они как будто за собою уводят все свои моря. Длиннее ночи над заливом \ и четче черточки морщин, но ждут подруги терпеливо своих единственных мужчин. Когда ж приходят китобои, как долгожданная заря, они как будто за собою приводят все свои моря. Встречает город, белой птицей летит навстречу с высоты... И перемешивает лица и—цветы. Как быть критику с таким произведени­ ем? Придраться тут вроде бы не к чему — все ударения ямба на месте, рифмы в по­ рядке и даже некий лиризм слышится. Вот, казалось бы, и похвали — ведь не хуже, чем у других-то. Но что-то останавливает меня. Что? Не подозрение ли, что стихи соз­ даны по уже знакомому рецепту: «с.по ­ мощью слов», которых, «в сущности, не так много»? Этот весьма типичный для нашей массовой поэзии текст может снискать одоб­ рение лишь того литературного оценщика, 158 для которого эстетическое усилие над сло­ вом не имеет значения. Но если бы такой критик был верен себе до конца, он не об­ наружил бы в подобных стихах также и желанной ему содержательной полноты. Взять тех же «китобоев» — они в стихотво­ рении Б. Лапузина, собственно говоря, ни при чем. Потому что если инженер поехал в командировку, так и его кто-нибудь да «ждет терпеливо». Китобои к этой теме — теме ожидания и верности — имеют прикладное, внешнее отношение. Как сказано в аннота­ ции: «дальневосточный колорит». Но в та­ кой мере он постижим на любом удалении от Приморья. Китобой тем и не похож на инженера, что занимается китами. А по про­ читанному стихотворению выходит так, что китобои только тем и заняты в море, что ис­ пытывают терпение своих далеких подруг. Здесь перо поэта легко пропорхнуло над большой экологической и нравственной проблемой, сегодня понятнбй даже детям. Вот одно из сорока писем американских школьников, полученных редакцией «Курьер ЮНЕСКО»: «Написать это письмо меня по­ будила мысль о том, что должны быть при­ няты какие-то меры по спасению китов. Уже больше века люди уничтожают их. Сейчас киты исчезают с лица Земли, и я полагаю, что мы должны что-то предпринять. Я счи­ таю, что по всему миру следует организо­ вать заповедники для китов. Что-то надо делать и делать это сейчас, ибо к тому вре­ мени, когда у меня появятся дети, на Земле не останется ни одного кита» *. Конечно, поэт сам решает, как ему по­ вернуть тему. «Ждут подруги терпеливо» — этого ему кажется довольно для любовной лирики. Но я-то, читатель, потому и равно­ душен остаюсь к этой голой констатации, что для меня важным и даже решающим явля­ ется почувствовать, к о г о тут ждут, к т о желанен и любим. Каким должен быть ли­ рический х а р а к т е р , который и меня взволновал, увлек, влюбил бы в себя? Уж во всяком случае это не тот человек, с ко­ торым борется, например, Фарли Моуэт в своей книге (дважды уже изданной у нас) «Кит на заклание»: «Нет, впрочем, ничего удивительного в том, что политика опусто­ шения морей находит сторонников. Ведь это лишь одно из проявлений отношения современного человека к окружающему ми­ ру. Эксплуатируй! потребляй! извергай от­ ходы! — вот заповеди нашего времени. Мы ведем себя как несмышленые дети в конди­ терской лавке, и если не погибнем от несва­ рения желудка, то помрем с голоду, когда выйдут все сласти». ‘ У пишущего выбор прост: либо с головой погружайся в заботы своей эпохи, либо от­ сиживайся на поэтическом мелководье. Бо­ рис Лапузин еще не всегда выбирает глуби­ ну, хотя, надо сказать, он определенно та­ лантлив. Именно поэтому раздумья уводят меня не так уж далеко от его собственных за­ мыслов. Есть у него стихи «Монолог мед­ ведя»: «Сколько песен ты спел обо мне, сколько сказок успел рассказать!» В этом монологе поэт высказался перед нашим воо­ руженным ДО зубов современником ОТ' име­ ни всей земной природы: Покоритель, мыслитель, ПОЭТ, справедливостью ты знаменит:1 1 Курьер Юнеско, 1978, июль.