Сибирские огни, 1982, № 9
встречая меня, удивленно заметил: «А слух- то был, что тебя... что ты...»— «Нельзя в такое время офицерами разбрасываться»,— ответил я второй фразой командира полка. Многие годы спустя, возвращаясь к этому эпизоду, толкуя с нем с медиками, я пытал ся понять, что же произошло? Судя по со хранившейся памяти, было мне тогда хуже, чем после трех тяжелых ранений потом под Курском. Медикй пожимали плечами, а я в конце концов пришел к убеждению, что среди еще не познанного наукой есть в че ловеке некий «с'индром ответственности», сложная самонастраивающаяся система, ко торая побеждает не только болезни, но и страх перед любым препятствием. Николая Комлева на войне миновали пу ли и осколки, но положение, в котором он оказался через пятнадцать лет после фронта, могло быть отмечено или приравнено к «зо лотой полоске» над боевым орденом. Он пришел к секретарю крайкома А. А. Георгиеву с медицинским заключением, до пускавшим лишь легкую работу «в охрани тельном режиме». Из тех бумаг и осталась в памяти «блокированная ножка Гисса» — грозный сигнал маячившего инфаркта. Сек ретарь был огорчен не меньше самого Ни колая, сочувствовал и возмущался — поче му именно такого мужика прихватил недуг, а бездельники чувствуют себя превосходно! Потом он вышел из-за своего стола и вме сте с Комлевым сел за другой — заседа тельский, подчеркивая доверительность разговора. «Знаешь, Николай, все мы под богом ходим, я тоже не богатырь, но не ве рю, что от легкой работы человеку лучше становится! Ты вон какое хозяйство из ямы вытащил, а теперь распрягаться? Я не врач, но тут сердце враз сорваться может — от такой остановки. А кто заменит тебя? Ты ведь знаешь, какое положение в крае...» Они обсудили это положение накоротке, и, прощаясь, секретарь сказал: «Будет ту г о— приходи... Но я почему-то верю!» Его надежда оправдалась. После этой беседы Комлев создал «Сибирские огни» и десять лет работал там. Плохо ему стало не от работы... Приведя эти примеры, я рискую вступить в конфликт, вернее, получить отпор от ме дицинской науки! И от тех, кто понятие «человек — самое ценное» толкует в смысле, что с ним надо обходиться как с комнат ным цветочком — поливать вниманием, удобрять чуткостью, разгружать от яркого света и т. п. Однако оглянемся вокруг, прислушаемся: почему у пенсионного рубежа падают ча сто^ те, кто, обрывая привычный, напряжен ный трудовой ритм, часто по совету врачей и близких погружается в безделье? Приро да не терпит пустоты, а человек, прожив ший активную трудовую жизнь, пассивности. Энергия не исчезает и не появляется вновь, а, как всякая материя, переходит из одного ви да в другой. Выключенная энергия полноцен ного труда, как река в наступающей засухе, мелеет, дробится протоками меж подняв шихся мелей; десяток «общественных пору чений от ЖЭКа» не заменяет и половины настоящей работы пенсионера, если она ему оставлена. Присмотритесь: все больше в киосках «Союзпечати», за вахтерской тум бочкой, у конторки приемных пунктов «СБ» пожилых женщин и мужчин. Обратите вни 148 мание — вид у них свежее и лучше, чем у тех, что часами судачат на скамейках у подъездов или бьют «козла» на пеньках и столиках детских площадок. От этих ска меек и столиков всего два маршрута в районную поликлинику и в продмаг после 11-ти... «Старикам везде у нас почет», но, к со жалению, не все из них на него отвечают достойно. Возраст не оправдание агрессив ного графоманства, анонимной и открытой клеветы, сутяжничества и прочих форм от равления жизни ближних под флагом — «мы весь век работали!» Можно подумать, что они весь век работали бесплатно, что общество не оплачивало их труд, да еще и не обеспечило старость. От нечего делать тратят они последние силы на брожение от прилавка к прилавку, от кассира к регистратору, подмечая ошиб ки и упущения — мнимые и действительные, взвинчивая и нервируя неопытных и моло дых, кстати, иронично окрестивших эту не столь уж малочисленную категорию граж дан —■«народными мстителями»... На них не стоит закрывать глаза пото му, что всепрощение антиобщественных .по ступков увеличивает их число и делает все опаснее содержание. Один из жилмассивов Новосибирска. Но вый многоэтажный дом утопает в зелени. Аллейки, скамейки, газоны, клумбы, песоч ницы, качели — строители постарались на совесть. Летний полдень. И полная тишина. Детский гомон чуть доносится с соседнего участка за строительным забором, где в захламленном котловане играет юное насе ление многоэтажек. Их сюда отогнали... не сколько «тихих старушек», которые выдают себя за «актив ЖЭКа». Корреспондент го родской газеты не верил своим глазам и ушам: четверо «активисток» занимали цен тральную скамейку тенистого скверика, ревниво наблюдая, чтоб сюда не вторглась ни одна юная душа. «Уходи отсюда с мячи ком, цветочки сломаешь...» — шипела одна на карапуза. «Убирайся с велосипедиком — газончик помнешь»,— отчитывала другая. Молодой матери с коляской, где заплакал грудник: «Шумел бы в своей квартире». И, как вывод: «Весь век проработали, а по коя нет». Они-то и вызвали корреспондента. Но когда тот заметил, что у нас в стране один привилегированный класс — дети, им все лучшее в доме и вокруг, а не свалка в котловане, пенсионерки ожесточились: «Это мы посмотрим, кто привилегированные! Мы всю жисть...» Больно и стыдно. Но не слишком ли дол го мы ограничиваемся этой констатацией, «не желая связываться». А сделать это все равно придется. В частности, обратить вни мание на рост «пенсионной группы» в числе гостей вытрезвителей, завсегдатаев барахо лок и т. д. Обо всем этом давно хотелось написать... * * Разговор за чайным столом явно выходил за временные рамки таких бесед. Неизвест ные мне еще два-три часа назад люди ощу щались теперь как старые добрые знакомые, с которыми давно не виделись и хочется по говорить обо всем. Это ощущение ВОЗНИКЛО
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2