Сибирские огни, 1982, № 9
где мог, там и прятался — одни в копну залезли, другие под телеги, на тянув на себя что под руку подвернулось. Утром поднялись и, как во дится, стали рассказывать кто где ночевал. Тятя стоял тут же и слушал. — А ты где был, сердешный? Куда от дождя прятался? Он улыбнулся, глянул на мужиков: — А разве дожж был? Оказывается', он всю ночь проспал у потухшего костра и ничего не заметил. Понемногу светлело, но солнце так и не показывалось; сумрачное, низкое нависало небо, похожее на одну сплошную тучу. Начал подувать ветер, наскоки его становились сильней, резче. Подставив этому ветру спины, торопливо глотали пшеничную кашу. Утро словно всех придавило. Тятя пальцем выскреб из котелка остатки, сыто прижмурился и снял свою дыроватую фуражку. Долго крутил рукоятку, пока не завелся трак тор, потом вытащил рукоятку и победно глянул: — А я так, хап, и готово! Он ждал, что его похвалят, но всем было не до него. Маруська примостилась на плуге, Серафима вывела трактор на кромку клина, и три блестящих надраенных лемеха врезались в землю. Первая полоса медленно потянулась по Жнивью. Была эта полоса ма хонькой на большом клине, такой махонькой, словно тонкую нитку поло жили на краешек широкого стола. Работали они обычно так. Серафима не слезала с трактора, а Ма руська с Нюркой по очереди менялись на плуге. Фары давно уже выби ли, поэтому ночью кто-то из них брал «летучую мышь» и шел впереди, светил. Серафима до того уматывала девок, что они к полуночи на ходу засыпали. Неловко согнувшись, Маруська держалась за рычаг, который тяну ла на себя, когда надо было поднять плуг на повороте, и рычаг потеплел от ладони, не холодил, от него.не хотелось даже отрываться, если тре бовалось деревянной лопаточкой очистить с лемехов налипшую землю. В это время Маруська ни о чем не думала, только считала круги, сде ланные трактором. А под конец, когда тупой болью сводило поясницу, тогда Маруська ждала только одного — скорей бы заглох мотор. Ширилась вспаханная полоса, но едва заметно. На одном конце клина был неровный кочковатый участок, плуг там скрипел и ерзал, казалось, вот сейчас лемеха выскочат из земли и пой дут поверху. Цепко обхватив руками большой руль, Серафима тряслась на деревянном сиденье, под которым позвякивали ключи и гайки, изред ка оглядывалась на Маруську — не задремала ли, хотя задремать при такой тряске было мудрено. От накаленного мотора уже наносило жаром, пожалуй, скоро расплавится баббит в бабинах и придется делать пере тяжку, заменять. Обычный случай, пора уже и привыкнуть, но Серафиме всякий раз становится страшно, когда замирает железо. Всю жизнь, сколько помнит себя, Серафима любила косить и сгребать сено в духмя ном раздолье июля, любила доить корову, обмывать ее тугое, налитое вымя, совать в мягкие губы круто посоленую горбушку, любила пеленать и кормить грудью своего парнишку, а он у нее родился пухлощеким, тол стым, с нежными складками на ножках и ручках, от них пахло по-осо бенному, и она не могла надышаться этим особенным запахом, которо-' му до сих пор и названия не придумали. Серафима все это любила. И ненавидела запах легроина, липкую теплость мазута, молчаливое, не живое железо, оно всегда ей сопротивлялось, заставляло отчаиваться, когда вдруг мертвело и когда казалось — ни сил не хватит, ни ума, что бы оно ожило и заработало. Мотор заглох. Стало хорошо слышно, как в бору шумит ветер. С церетяжкой возилась долго. Тятя уехал в деревню и заводить пришлось втроем. Достали веревку, привязали к рукоятке. Нюрка, заку сив губу, с растрепанными из-под платка волосами, нагнувшись, рвала снизу рукоятку вправо, наваливалась всем телом и посылала ее вниз. И снова — снизу, вправо, вверх. Дергали за концы веревки Маруська с 13 1
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2