Сибирские огни, 1982, № 9
ным и безжалостно-спокойным, что людям, которые работали рядом, ког да она взглядывала на них, становилось не по себе. Плугари на ее трак торе подолгу не выдерживали, чаще всего сползали через неделю-другую с плуга, падали в борозду и ревели: лучше в тюрьму сяду, чем с ней па хать! Серафима не ругалась, ничего им не говорила, а шла в МТС тре бовать нового плугаря. Нынешней весной ей назначили сразу двоих. Наконец-то угомонились и мыши. Тятя оглушающе храпел и просто спал. Ему никогда ничего не снилось. Что-то легкое и розовое виделось Маруське, будто цветные бабочки летали в1полдень над летним лугом. Если бежать по такому лугу, то но ги долго не устают. И она бежала, бежала. Дыхание у Маруськи было легким, неслышным и лишь изредка нарушалось сладким причмокивани ем. Свернувшись комочком, она сунула одну руку под голову, а другую между колен — маленький, непонятный комочек едва виднелся на нарах. Прошлой весной она закончила шесть классов и проходила теперь, как сказала мать, седьмой — коридор. Не спала одна Нюрка. Широко открытыми глазами смотрела в пото лок и ничего не видела, даже своеі-і руки, которой проводила иногда по лицу. Рука была горячей и от нее так же горячо загоралось лицо, долго потом не остывало, горело. Нюрке -шел двадцать пятый год. В это время многие из ее ровни нянькали ребятишек, вон Серафима, на два года всего старше. А Нюрка все еще была незамужняя. На вечерки она начала бегать раньше всех своих сверстниц. Через год была уже первой невестой на всю Журавлиху и разговоров, которые шли про нее, хватило бы на всех девок в проулке. Так уж получилось, что всем парням она стала люба. Только бы захотела Нюрка, только бы глазом повела'— любой пригнал бы сватов в тот же ден$>. Но в том и беда, ждала парня особенного, толком сама не знала какого, но—осо бенного. А тут война. Нюрка все ждала. Потом устала, обозлилась и за какой-то год стала отчаянной матершинницей и похабницей. Все это было днем, а ночью наплывала, укачивала старая мечта. Не давала спать, крутила винтом на жаркой постели, звала куда-то. Куда? Если бы знать. Нюрка осторожно слезла с нар и босиком выбралась из избушки. Уже пала роса, по-осеннему холодная и негустая, обжигала, леденила ноги, но Нюрка брела дальше и дальше по колкому жнивью, остывая телом и головой. Ее не пугали потемки, глухой шум бора, не пугало даже то, что она не видела под собой земли, не видела, куда ставит ноги. 4 Утром Серафима подняла всех спозаранку, когда с восточной сторо ны только едва завиднелись макушки сосен. Стоял тяжелый.морок, ко торый обычно заканчивает светлые дни бабьего лета, а потом тянет к се бе дожди, холод и слякоть — самую неприглядную, тоскливую пору, когда даже земля устает и не берет в себя влагу, ждет морозов и перво го, снег а. Спросонья вздрагивала и позевывала Маруська, раскатывала бутыл кой на доске зерна пшеницы, они хрустели и рассыпались твердыми ко мочками. Она иногда брала щепоть, медленно жевала. Нюрка собира лась заправлять трактор, наклоняла к ведру бочку с легроином и тоже вздрагивала, то ли от холода, то ли от тяжести. Бочка отпотела, от рук оставались на ней темные полосы. Влажный налет лежал и на тракторе. Серафима проверяла мотор, прикидывала, когда надо будет делать пе ретяжку— самое колготное дело. Сырость лезла под пиджак, обдавала тело гусиными пупырышкамд. Один Тятя, словно не чуя ни морока, ни знобящей прохлады, расха живал босиком, разводил костер, вешал на палку котелок с водой и по привычке улыбался так широко, что шевелились уши. Ему все было' ни почем. Как-то, еще до войны, хлынул на покосе обложной дождь. Кто 12
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2