Сибирские огни, 1982, № 9

соседстве хилого трактора и этих горе-работничков, казался необъятным, пугающим, словно растворялся в недальних сумерках, а там, за ними, лежали версты и версты, может быть, доставали до самого края неба. Не оставляя времени на раздумья, заторопилась, закричала, подхле­ стывая себя своим же голосом: — Маруська! Хватит дрыхнуть! Вставай! Тятя! Ну-ка переверни бочку, поставь на попа. Да живей ты, не телись! Испуганно соскочила с телеги Маруська, шустрей зашевелился Тя­ тя, даже Нюрка, а она обычно не очень-то пугалась Серафимы, прибави­ ла шагу, подтаскивая к избушке большую охапку сушняка. Печку затоп­ лять не стали, разожгли костер на улице. На яркое пламя плотней и ближе подошли сумерки, вокруг все за­ тихло, улеглось на ночь. — Нам здесь, Серафима, до морковкиного заговенья ковыряться,—• Нюрка повела алой от костра рукой.— Столько земли перевернуть, жилы лопнут. — Не лопнут. Не царские дочери. — Царские! Насмешила. Мы на баб-то непохожи. Тебя вот добрый человек увидит где ночью, заикаться будет. Она присела и снизу вверх стала рассматривать Серафиму, от ста­ рых сморщенных сапог со сбитыми каблуками до кургузого пиджака, из- под которого виднелась застиранная мужнина рубаха. Нюрка не приду- рялась, она действительно с интересом смотрела на Серафиму, на ее черные, охапкой столканные под платок волосы, на вытянутое смуглое лицо, которое после жаркого лета совсем почернело, походило на обго­ ревшую головешку. И сама Серафима была словно обгорелая, словно слизал огонь все веточки, все листики, оставил только самую крепкую, обугленную середку. Под Нюркиным цепким взглядом она перевязала платок, с затаен­ ной тревогой спросила: — Неужели такая страшная? — А-а! — радостно рассмеялась Нюрка.— А-а! — Не акай. Давай варить и спать. Завтра чуть свет подниму. Цельную пшеницу раскатали бутылкой на доске и заварили кашу, бросили для приправы в котелок ржавый кусок прошлогоднего сала. Ка­ ша варилась долго, и перемогая это тягучее время, все сидели около костра молча. Потом также молча расположились у котелка, и только невнятно постукивали ложки. После ужина Серафима сама затоптала костер и в избушке легла на дальний край нар, чтобы не так был слы­ шен громкий храп Тяти, тот обычно засыпал до того, как ложился. Шебаршили под нарами мыши, потом осмелели, начали попискивать, устроили возню. Серафима несколько раз кашлянула, но они и не думали успокаиваться. Надо было спать, а эта возня мешала. Серафима вороча­ лась, укладывала удобней тяжелые, намаянные руки, и зря. Всякие мыс­ ли лезли в голову. Но все-таки пересилила себя, забылась тяжелым сном, который редко приносит отдых, чаще оставляет человека разбитым, с тяжелой головой, в ней еще бродят неясные, мутные обрывки видений, не имеющие ни конца, ни начала. До войны среДи деревенских баб она ничем не выделялась. Было время — бегала на вечерки, пришло время — вышла замуж. Родила пар­ нишку. Так же, как другие, выла на проводах, бежала в пыли за телега­ ми до самого свертка за речкой и долго бы еще бежала, но запнулась, упала. Телеги с мужиками скрылись за колками, а она все лежала, пока не подошли бабы и не подняли ее. Серафима слабо все помнила, иногда ей становилось даже обидно, что не сохранила в памяти взгляд Ивана, его слова в тот день. Была, как оглушенная. Остался только, врезался на всю жизнь, видно, душный запах горячей пыли, глубокой и мягкой на дороге. И пока лежала, вниз лицом, эта пыль забилась в рот, все суши­ ла. И — высушила. За эти годы никто у Серафимы слезинки не видел. В работе она была страшна, в посевную или в уборку чернела лицом, глазами, кожей. Взгляд ее словно бы дурнел и становился таким холод­ 11