Сибирские огни, 1982, № 9

приподнимал натруженную грудь после пахоты. Весной забирал в себя семена, выкидывал зеленые, еще тощие, низкие ростки и гнал, гнал их, не останавливаясь, вверх, пока не поднималась густая стена пшеницы. А потом приходила жатва. Их было немало, памятных. Особенно первая. В двадцать втором году пришли убирать сюда урожай люди из Журавлихинской коммуны. Это они вырубили клин, отобрали землю у бора, выкорчевали пни, рас­ пахали целик. Хлеба наворотили в тот год—думали, и не справиться. Но убрали, сложили в суслоны и готовились молотить, когда в сентябрь­ скую тихую ночь налетела из-за Оби банда. Выше сосен метнулось пла­ мя. К запаху горелого хлеба примешивался тошнотный запах горелого человеческого мяса. Пятерых коммунаров, которые оставались карау­ лить суслоны, живыми побросали в огромные костры. Пустой и мертвый лежал клин в ту осень. Ветер гонял по нему тучи пепла и сажи, до самых дождей не выветривался запах пожара, даже вороны облетали гиблое место. Совсем не показывались люди. Помнятся и другие жатвы. Многолюдные, работящие, с гулом пер­ вого прицепного комбайна, когда густой хлебный дух забивал жаркое дыхание хвойного бора. Все дальше, шире раздвигали люди плоть де­ ревьев, кустарника, трав и цветов, все привольней, размашистей ходили сначала зеленые, потом серо-каленые волны пшеницы. И совсем хорошо помнится последняя жатва, нынешняя. Долго-дол­ го, поднимая невысокую пыль, тянулись по дороге несколько лошадей да люди. Когда подошли ближе, то оказалось— одни старики и старухи, сопливые ребятишки да несколько затурканных работой злых баб с хрип­ лыми голосами. Председатель колхоза «Красный самолет» чуть не на коленях молил: — Родненькие вы мои, милые, хлебушко не оставьте! Нет у меня больше людей. Не оставьте! Пошли в дело после долгого перерыва, снятые с подызбиц и выта­ щенные из кладовок, порядком забытые и поржавевшие серпы, пошли, сердешные, пригодились. Не было песен, громкого смеха, только стар­ ческий крех, нытье ребятишек да прорывающийся бабий плач. И хотя, как прежде,' был убран хлеб, хотя председатель привез в награду бабам и старикам лагушок пива, хотя этот лагушок выпили и даже пели песни, хотя говорили между собой: «Ничего, вроде немного осталось», хотя да­ же веселели от этих слов,— все не то было, не то, как дом без надежной крыши. А бор дожидался своего часа. Уже не первый год он все дальше от себя отпускал траву, кустарник, затягивал край пахоты. После нынеш­ ней жатвы, казалось, ни у кого не хватит сил, чтобы вспахать землю. 3 / Невысокая избушка стояла у крайних сосен. Срубленная из толстых бревен, она давно почернела, загнила понизу, но еще держалась. Крышу когда-то обкладывали дерном, и теперь на ней буйно росла полынь. Че­ рез маленькое оконце с выбитыми стеклами проникал неяркий вечерний свет, падал на широкие нары, на длинный стол, сколоченный из толстых досок, на печку, кое-как обмазанную и потому дымившую так, что сна­ ружи глина и кирпичи у нее обросли сажей. Застойно пахло старой истер­ той соломой и мышами. ѵ , Серафима со скрипом оттащила дверь избушки, ступила через порог, постояла посредине, не зная за что взяться, махнула рукой и вышла. Тя­ тя стаскивал с телеги бочки с легроином, не старался, чтобы ловчее, брал в обхват, тужился, оттопыривая толстые губы, и шумно, носом, сопел. Маруська все еще сидела на телеге, дремала. Нюрка на кромке бора со­ бирала сушняк и, наверное, ругалась, но слов нельзя было разобрать, до­ носилось только невнятное бормотанье. Все это Серафима увидела ра­ зом: Тятю, Маруську, Нюрку, клин со жнивьем, который сейчас, в Ю