Сибирские огни, 1982, № 9

урожай переживал, хлеб все равно в магазине будет, как сочувствовал Петру: не хватало еще, чтобы он оказался худшим в совхозе. Дома едва успел сапоги стащить,--- ворвался дядя Саша: «Беда, Максимович, с нашим Петром.—Губы у старика тряслись, он мял слова.—Прискакал на лошади леЬник, говорит, что Петр... Он лежит возле дороги, в крови». Мы тарахтели на мотоцикле по лесной дороге, мимо стен голого еще осинника. Я сидел в коляске, сдавленный предположениями, поглядывал на склонившегося к рулю Холонькова: в очках, простоволосый, в рас­ стегнутой телогрейке, а на руках перчатки, из которых белели кончики пальцев —тип сельского учителя, я такими и представлял всегда сель­ ских учителей. Петр лежал на опушке. Он, было видно, выполз из леса и теперь лежал на животе, уткнув­ шись лицом в желтеющую щетку травы, а за ним тянулась прерывистая темная полоска. Когда приближались к нему от дороги, я с испугу ижа­ лости воображал всякие ужасы. Например, что он останется с одной но­ гой, одноногий Петр —уму непостижимо. Наклонились. Он мычал и тряс плечами, мы переглянулись: пла­ чет? А Петр зубами скрежетал, смеялся, приговаривая: «Дур-рак, дураком и сдохну... Ничего, мужики, меня скользом. Ни­ чего!..» Он сильно поранился, но Холоньков, осмотрев рану, мне шепнул, что кости, похоже, целы, а на Петра заорал: «Ну отчебучил! Дрова ты, что ли, заготавливал?» •Поволокли Петра к мотоциклу. Недотепы мы, можно было мотоцикл подогнать, а мы раненого волочили, корячились, причиняя ему боль. «Мужики! Павел!.. Бензопила там, заберите...» «На кой она?..—рвал голос Холоньков.—Управляющий... Выставил себя на посмешище...» —глазами приказал мне: сбегай! Я побежал в глубину плотного, подернутого зеленой дымкой леса. Так и есть! Вижу сваленную лиственницу, еще теплый пень в три обхва­ та, а в стороне, на бугре, шагов десять по склону вверх, Петр уложил и протяжную ель, и тоже не топором, а пилою, которая теперь, холодная, лежала на боку у глубокой борозды. Работая на оголенном бугре, Петр поскользнулся, и это ладно, что прошлась пила скользом, а мог бы и сесть на нее, работающую, и это конец. Я смотрев вдоль этой стометро­ вой елки и думал: если обрубить сучки и ветки, несказанно высокая бу­ дет стойка для антены —выше, чем у Холонькова... Доктор, розовощекий юноша с грустными глазами, узнал, кто мы та­ кие, вдохновился и, по-моему, на всякий случай сказал, что нужна кровь для переливания, но мы отговорились, что оба переболели желтухой. Доктор с сомнением оглядел меня, а желтому худому Холонькову поверил. Доктор пригласил меня в кабинет. «Вещи и документы останутся,—деловито сказал он, усаживая меня в белое кресло.—А вот тут всякие бумаги, заберите...—Он протянул бу­ мажник из черной кожи, понизил голос: —Не знаю, что у него там. Пос­ мотрите. Может быть, не все следует передавать жене, посмотрите...» «Да, вы правы»,—отозвался я. Между бумагами, стертыми на сгибе и пожелтевшими, я обнару­ жил фотоснимок молодой Ульяны размером с конверт, потом еще один, но поменьше, потом два одинаковых снимка с белыми уголками. Все они были чистыми на обороте. «Вы правы, повторил я, думая, как доктор не прост,—И догово­ римся, я всего этого не видел. Спрячьте, да хорошенько...» Он принял бумажник, распахнул дверцу голубого шкафчика. «Не болел я желтухой, доктор,—сказал я, чуть колеблясь.— Но я не трус. А просто, бывает же, что и группа крови одинаковая, а не при- 112