Сибирские огни, 1982, № 9

«Вне игры,—уточнил я.—Как в футболе». «Но я раскис временно,— продолжал Холоньков.—Я на твоих пла­ нерках кровь разогрею и воспряну. Ты начал живо. Я и ждал, а все равно удивлен. Живо! Еще бы тебе теплоты с людьми. Ты с ними заигры­ ваешь, а они и посмеиваются, и подвоха ждут». «Опять двадцать пять! —усмехнулся Петр Иванович.—Для тепло­ ты, Александр Михайлович, есть бабы, бани и телевизоры. Мы, то есть вы, и так достаточно разнежили людей. Я понимаю, надо было нежить поколение, которое прошло войну, разруху и трудодни копеечные. Но вы по инерции стали нежить молодняк послевоенного рождения, а их нежить не за что! Да! Прости, Александр Михайлович, но меня бесило, что пе­ ред рабочими ты всегда был будто виноватый. Почему?» «Ну знаешь...—Холоньков стал мять горло, он был заметно возбуж­ ден.—Я по характеру такой. Я знаю: жить на свете очень тяжело, за од­ но за это надо жалеть людей и любить. Ведь, Петр, я и тебя жалел, ты разве страдал от жалости?» «Дело не в этом»,— смутился Глушаков. Мы шли вымерзшей улицей, кутаясь в воротники. Избы с погашен­ ными окнами словно бы отползли к огородам, улица казалась глазам обманчиво широкой. Мы молча разошлись, нагруженные каждый своею думой. Я все больше склонялся к Петру, отдавая дань доброте Холонь- кова, с которой надо к больным идти, а здоровых она размягчает. ■ѣ Под апрельским солнцем Холоньков и вправду оттаял, к нему зача­ стил народ. Петр ревниво спрашивал: о чем, Павел, они могут со ста­ риком калякать? Свой авторитет Петр не считал прочным. Однажды он припозднился у нас, мы смотрели по телевизору хок­ кей. Обычно я теряю лицо: кричу, топочу ногами. Но в тот раз наши без­ божно проигрывали, и Петр Иванович, осуждавший мою страсть болель­ щика, предложил выключить безобразие. «Холонькову хорошо,—без предисловия заявил он.—Ублажать лю­ дей мастер, да. Но я ж довольно молодой человек, я научусь ладить. Спрашивается, в чем другом я старику уступаю?—ж сам же ответил:—• Ни в чем!..» «Черт тебя побери! —сказал я с сердцем.—Какой ты сделался ны­ тик, не узнаю. То кулаком в грудь молотишь: я! я! А то как тряпочная кукла. Брось это дело!» Ульяна, слышавшая разговор, из кухни крикнула: «Петр, а ведь ты заметно уступаешь дядь Саше!» «Это еще в чем?» —крикнул Петр. Ульяна появилась, затаив улыбку. «У тебя, Петя,—значительно зашептала она,—антенна вдвое ниже холоньковской!..» «А-а-а! —отмяк Петр.—Это не показательно». Кто мог знать, что невинная подковырка получит продолжение, и наш Петр окажется в больнице. Полоскали грязные дожди, я таких сроду не помню, земля на полях разбухла, а в деревне еще кое-где нестаявший снег под теплым дождем шуршал и разваливался... Трактористы изнылись у машин, рвавшихся в поле. Петр, в сдвинутой на затылок кожаной фуражке, с утра до вечера пропадал на машинном дворе. На сто рядов он прощупал трактора и се­ ялки, перетряс в ладонях семена, но—погода, погода. Петр Иванович не умел без дела. В одно такое мокрое утро я распустил своих дедов по домам, и сам пошел с ними в деревню. Я спрашивал их, седоголовых, не мешают ли дожди и будет ли хоть какой-то урожай? Деды переглядывались, хвали­ ли меня, что проявляю интерес к делу. Но я, в данном случае, не так за 111