Сибирские огни, 1982, № 9
лянул, раз, другой, и выпустил длинную, трескучую очередь, полетели в свежий осенний воздух темно-сизые кольца. — А я так, хап, и готово! Тятя широко улыбался, нахлобучивая на голову фуражку, из дыры буйно вылезали на волю густые рыжие кудри — из кольца в кольцо. Трактор гудел, и лошадь, на которой приехал Тятя, косила глазом, пятилась. На телеге стояли две бочки с горючим, лагушок с водой, лежал потрепанный брезентовый мешок с кое-какими железками. Сюда же по бросали свои узелки с харчишками и запасной одежонкой. Тятя все улыбался, довольный сделанным делом. — Чего ощерился! — прикрикнула Нюрка.— Садись давай, поехали! — Поехали, поехали,— засуетился Тятя,—-Нам, хап, и готово! Забрался на передок, понужнул вожжами лошадь, и колеса телеги застукали по неровному двору МТС. Серафима, крепко обжимая руками руль, прямая, обогнала их, и, не поворачивая головы, крикнула: — Вы тут не мешкайте. Чтобы быстро. — У, холера, и эта строжится,— бормотала Нюрка себе под нос, болтала ногами, свесив их с телеги. Маруська тут же уснула, притули лась к бочке и на колдобинах стукалась об нее, смазывала на щеку чер ную мазутную грязь. Дорога, сразу за деревней, выходила в широкое поле, потом долго заползала на увал, круто спускалась с него, прямо через ручей, усеянный по дну мелкими камнями и только тогда уж, не виляя, стрелой выстила лась вдоль бора — до самого Дальнего клина. Поля, мимо которых еха ли, были убраны, виднелись только скирды,, да сквозь щетину жнивья пробивалась кое-где,- зеленея, отава — последняя осенняя трава. Осыпа лись, пустели колки, солнце пронизывало их насквозь, высвечивая каж дую ветку, каждый плавно скользящий в безветрии лист. Стояла такая благодать кругом, что Нюрка даже закрыла глаза, притихла и тут же разозлилась. Стала подковыривать Тятю: — Ну, нашел учительницу? — Не-а. — Плохо ищешь. —- Не-а, я найду, хап, и готово. — Слышь, Тятя, а меня в жены не возьмешь? 4 — Не, ты своя, деревенская. Мне учительницу надо. — Ну и что, чем я хуже? Давай поцелую... — Не, я боюсь. Тятя вжал голову в плечи и пригнулся, боясь оглядываться назад. А Нюрка хохотала и болтала ногами. Запела потом: Хаз-Булат удалой, Бедна сакля твоя... Оборвала песню, опять закрыла глаза и замолкла. Скрип-скрип, скрип-скрип —крутились колеса, напрягалась лошадь, тащила телегу, пригибая голову вниз, к земле. Солнце падало, и все дальше по полю, по жнивью, по отаве, тянулись ломаные тени колков. Невдалеке виднелось облако пыли, впереди него ехала на тракторе Се рафима, все так же прямо сидела за рулем, даже ,не оглядывалась. Впереди — трактор, сзади — лошадь, железные и деревянные коле са мяли сухую, сыпучую землю. Когда поползли на дорогу сумерки, по казался Дальний клин, вбитый глубоко в бор. Земля эта, на которой па хали и сеяли, действительно напоминала клин, острие которого рассекало сосны до небольшого лога. Они стояли как на подбор, высокие, кряжи стые, обметанные понизу мелким кустарником. Дальше густо закрывал землю подсохший уже рыжеватый папоротник. Странное было соседство: глухого бора и убранного хлебного клина. Казалось, деревья только и ждут момента, чтобы двинуться на желтое жнивье. Переплести все корнями,' заростать густым папоротником, ку старником — задавить своей силой землю, всегда принадлежавшую только им. Клин по-прежнему, даже сейчас, в худые годы, каждую осень 9
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2