Сибирские огни, 1982, № 9

чувствую, Павел, пойми это!.. И я деятельность разверну, чтобы началь­ ство подумало, а надо ли сносить Боровики? Здесь угодья, Пашка, луч­ шие в совхозе. Мы животноводство, знаешь, как поднять способны!..» Ладили мы с Петром Ивановичем. И все же, бывая у нас по вечерам, он редко засиживался и сам ни­ когда не заговаривал с моей женой, а лишь отвечал на ее вопросы, но я думаю, им в конторе доставало времени на лирические разговоры. В душе я благодарен был Петру за Алешку. Видя, что любимец дядя почитает меня за ровню, мальчик сильно потянулся ко мне. Обычно я, а не Ульяна, ездил в интернат, чтобы забрать домой на выходные, а в понедельники отвозил обратно, и дорогой мы о многом успевали пого­ ворить. Конечно, полного доверия ко мне у Алешки не было, я это видел, но успокаивал Ульяну: не все сразу. Бывало, я прикрикну, если расша­ лится, он тогда уходит в тень, и я вижу на его лице притаенную усмешку Федора. Тогда мальчик в тягость. Бывало и другое, накатит теплая вол­ на к сердцу, и я мальчишку сгребу, помну чуток, а после дам пинка, и он, довольный, захохочет: мал еще. И в эти моменты наша мать цве- тет-раецветает. «Будет сын,—заявила мне как-то.—Павликом назову». В январе я узнал, что директор задумал централизовать бухгалте­ рию, то есть из отделений убирать бухгалтеров. Я спрашивал: когда?! Остудил он меня: в июле. Только так, и не раньше, чтобы принять по­ лугодовые отчеты да подготовить в Малаховке сразу шесть (шутка ли!) квартир. Я интересовался, куда определят шесть бухгалтеров, всем ли место отыщется? И Любим тогда поделился, что Ульяне моей он хочет предложить место директора дома быта, этот дом открывается в июле. «Ты смотри,— засмеялся я, уязвленный,—в кого пальцем ни ткни, все начальники!..» С января до апреля я где только не работал! Петр Иванович метко определил этот бестолковый для меня период: вживание. Крутился в мастерских, больше досаждая, чем помогая, механизаторам. Возвра­ щался на ферму, и коровы, казалось, узнав меня, уныло отворачивали рогатые головы. Использовали мою силу в магазине, как добрый груз­ чик ворочал ящики, мешки. Наконец меня приставили к теплице стар­ цами руководить —и смех, и горе. Свободного времени куда и девать! Перечитал всю местную библио­ теку, пробовал учить заново немецкий язык, брал у Мазуренко уроки игры на балалайке, тоска, тоска, особенно вечерами. Главное, перед Ульяной было совестно: здоровый мужчина, а пищу почти даром пере­ водил и курил до одури, зажелтела на потолке известка. Ульяна успо­ каивала, обещая, что скоро огороды пойдут, успевай только разворачи­ вайся. Я думал: скорей бы уж!.. В начале апреля отписал письмо другу Веньке и жизнь свою в Бо­ ровиках захвалил. В общем-то, сказать по совести, жаловаться было и не на что. Просто я мечтал о резких переменах, оттого и бесился, что их не было: жизнь как жизнь. Когда писал то письмо, припомнил свое сочинение в десятом классе, тема была: «Улица моя, дома мои». И вот любопытно, что из тридцати оболтусов только двое: я и очкастая девочка, описали тогда окраинную улицу, деревянные дома. Наша школа была в центре городка, мы все жили в каменных кварталах. Само собой, напрашивалось восторженное песнопенье скверам, этажам, башенным кранам... Классный хор так и пропел, и лишь два наших голоса дали дрозда. Правда, учительница похвалила меня, но как-то сквозь зубы, а на перемене сказала мне од­ ному: «Улица твоего сочинения вызывает жалость. Есениным, что ли, бредишь?.. Я последний поэт деревни! Паша, милый, бодрее смотри впе­ ред, не оглядывайся... И эта яма, ты ее наверное придумал. Сознайся, что придумал!» Я охотно подтвердил, что яму придумал, так, для сгу­ щения красок... Однако, в самом деле, была в нашем дворе мусорная яма (по типу колодца). Летом она была сущим наказанием, потому что выгребали ее не до дна, а только сверху, и что внизу загнивало, запах 101