Сибирские огни, 1982, № 9

шучивался; уходил на погоду и прочую дребедень, а если и касался Бо­ ровиков, то только о Холоньковых, других общих знакомых не поминал. Но она стояла на своем. «Что ж, чур не обижаться,—предупредил я, щадя в ней женщину.— Мне Ульяна дорога... Не с тобою бы говорить об этом... Видишь ли, я в экспедиции даже стихи писал о любви: «Летит и падает твоя улыб­ ка, я поднимаю ее и прячу». А ни черта в любви не понимал. Я и сейчас не все понимаю, это правда. Но я вижу, что Ульяне я в радость, и этого достаточно». «Ишь ты!.. Значит, пускай бабы любят, а мужики —ладно». «Да нет. Я к тому, что у нас с Ульяной —не как у всех. Я даже уве­ рен, мы ни разу крупно не поссоримся». Наталья, склонив голову, усмехнулась. «Одно плохо,—продолжал я, не придираясь к ее усмешке,—в Бо­ ровиках я жить не хочу. Вся надежда на жилье в Малахово. Ты была там, ты знаешь: это не город, но и не деревня. Главное, там много на­ чали строить, я пойду каменщиком. А Боровики хороши для старцев. Правда, кое-кого оставлять будет жалко. Один Холоньков чего стоит! Как батька... А какие женщины!..» «Какие же?» —встрепенулась Наталья. «Понятливые! —я воодушевился,—Не чета здешним. Хоть и здесь,— я вовремя спохватился,—есть путные, как вот ты... Знаешь, я недавно понял, почему сейчас на одну свадьбу полтора развода». «Ты скажешь: виноваты женщины». «Да оно так и есть! Девчонки легко переходят в женщин, а женами не умеют —самоуверенные, нетерпимые. Но обвиняют парней! Если он выпивает —пьяница, а не выпивает совсем —нудный. Вот и все аргу­ менты». «Шибко стал грамотный в Боровиках». «А ты лучше?! Нечем крыть —обозвала грамотным!» «Мой вот перестал пить,—пожаловалась Наталья.—Перестал на людях. Я говорю вчера: уберем, слушай, перегородку! А он мне: «Дура! С перегородкой выгодаем, вам двухкомнатную, а мне однокомнатную». Жить хочет с нами, а 'когда запьет, слушай, будет к себе уходить, чтоб мы не видели, не презирали... Видишь как? На дух бы он не нужен. Но какой-никакой, а мужик мне и отец детям. А что делать, Павел?» Она долила себе остатки шампанского. «Дай бог, Павел, нам с тобой счастья в семьях!» —она подалась ко мне через стол, поцеловала в губы. Договорились, что я заберу книги и швейную машинку —мое на­ следство от матери и память, а все остальное возьмет Наталья. Вечером на вокзале мы целовались по старому обычаю в три захо­ да: приподнятость и целомудрие. Объявили, что поезд задерживается на полчаса. «Не везет тебе, слушай! —хохотнула Наталья.—Ведь еще придет­ ся целовать...»—и поскучнела. Нашли в зале ожидания скамью, Наталья тесно придвинулась, ут­ кнулась в мое голубое плечо горячей щекою, прикрыла глаза, а ресницы подрагивают. Чувствуя, что смотрю, она разом открыла их, зеленые, подмигнула, но уж очень невесело. Вообще, день выпал невеселый. Утром я нашел Винника, тот сразу сказал, что я нужен, что он со­ бирался меня искать. Погиб Леня, тот самый, которому родили дочь и он неделю обмывал ее, отсыпаясь на верхней полке вагончика. Что ж, смерть —это всегда горько, но я не понимал, почему Винник суетился, нервничал. Я спросил: «На производстве погиб?» Винник коротко бросил: «Нет». И тут поделился идеей: «Павел, давай устроим вдову Лени в твоей квартире, давай уговорим нормировщика Николая, чтоб уступил». Я засомневался в Николае. Так оно и вышло. Николай уперся: «Ты, Хаёрин, много лет жил в ней один, вот и я буду...» Винник напомнил Николаю, что мужик должен иметь благородство и что Хаё- 101