Сибирские огни, 1982, № 8

— Во-во... Я ведь красноармеек, у которых мужики живы, не трогал, а кому ждать некого, тех чего не пожалеть. — Ты жале-ел,—протянула Таисья.—Шибко жалел... Двух закон­ ных баб бросил да еще на стороне сколько. Ты шибко жалостливый — сроду ни о ком доброго слова не скажешь... Детей по белу свету раски­ дал. А теперь—порода... Где она —твоя порода? — Я детей голодом не оставлял, с'меня алименты брали. Вон мате­ ри его тоже платил,—показал Матвеич на сына. — Зато он к тебе впервой за тридцать лет и приехал... Пойду поро­ сенку давать,— сказала она через некоторое время.—Тебе же нет забо­ ты, что поросенок не кормлен. — Я тоже седня раз ел,—огрызнулся старик.—Тебе мужик не нужон, ты лучше свинье варить будешь, чем свому мужику. — А ты бы делал мою работу, я бы тогда три раз на день варила,— поднялась Таисья.—Как уйдет сутра, так негу инету. Абаба с темна до темна, как заведенная. Ему только нажраться, а мне корову подоить, те­ лушку напоить, поросенку припасти, гряды прополоть... Опостылела та­ кая жисть. Ты где что припас, где что добыл? Рывком выхватив из-под лавки ведро, она громко хлопнула дверью. — Заела, ведьма, туды ее,—сказал ей вслед в сердцах Матвеич.— Все в ей злоба, все злоба,.. С утра до ночи Таисья была занята по хозяйству —управлялась со скотиной, прибиралась в избе, копалась в огороде... И все до исступле­ ния, до упаду. По ночам не знала, куда девать, как положить нывшие в суставах руки; нервная, раздражительная, высохшая, кляла домашнюю работу, но не умела и не могла иначе. Старея, ругалась с Матвеичем со злом, с ненавистью, укорачивая себе и ему и без того недолгую остав­ шуюся жизнь. Наверное, умри один из них сегодня, второй тосковал бы в одиночестве, но сейчас они не любили друг друга. Прожив вместе больше тридцати лет, они так и не зарегистрировались, и теперь, забо­ тясь, как доживать, когда уже не станет сил, каждый копил деньги себе, клал на свою сберкнижку. У Таисьи была племянница в городе, и Мат­ веич полагал, что она оставит нажитое ей, а Таисья боялась, что он все завещает племянникам, к которым ездил иногда погостить куда-то под Красноярск, и этот будущий раздел уже сейчас прошел через их жизнь, делал ее непрочной и ненадежной. — Ведьма,—повторил Матвеич. Ему было обидно перед сыном. Избалованному бабами в молодые годы, старику требовалась ласка, но он давно не слыхал от Таисьи ласкового слова, и сам сильнее оже­ сточался душой. Стал пуще попивать, а это еще больше разжигало жену. Захмелев, он иногда еще хотел, чтобы она поухаживала за ним, но Таисья гнала его от себя в тычки, и тогда он пуще напивался, плакал и, навалившись на стол, засыпал. Таисья шла за сестрой, и вдвоем они волоком тянули его, отяжелевшего, пытавшегося сопротивляться, на диван. Таисья остервенело ругалась и тоже плакала со зла. На улице, не переставая, лило, и, когда стихала музыка, слышался глухой плещущийся шум. Матвеич поглядел в окно: — Теперь дождь надолго... Григорий не ответил. Не о чем было говорить. Жизнь прожита поврозь, нечего спросить, нечего сказать... — А, поди, дорого им за это платят,—нарушил молчание старик. — Кому? —не понял Григорий. — Музыкантам этим. Другой раз включишь телевизер, сколь их там с разным струментом. И всем платить надо. Поди, сейчас пленку ка­ жут, а? Сами на печке сидят, едят хлеб задарма... Разлу-ука ты, разлука, Чужа-ая сто-орона,— зажмурившись, жалостливо запел он и уронил голову. 61