Сибирские огни, 1982, № 8

нов, и одно спасение: лук. Я с уважением выслушал его и подумал: вот бывалый человек, за него мне и надо держаться. «Кто ж ты? —спросил я его.—Физиономист, что ли?» «Конечно,—просто сказал он.—Ты мне показался. Я, знаешь, пона­ чалу о тебе выведал у Степаныча, у милиционера...» «У этого усатого?» «Ну да, у Степаныча,—подтвердил рыжий.—Вот кто физиономист! Он меня нашел и сказал: Веня, сказал он, на вокзале живет парень, по виду порядочный, его надо поддержать! А это, иначе говоря, надо взять его в экспедицию... Дай-ка паспорт, я взгляну». Он обтер пальцы о штаны, взял мой паспорт. «Ого! С пятидесятого года рождения... Одногодок». Уже через день вертолет уносил нас на Север. * * Ф Два полевых сезона я дубасил с Венькой в экспедиции, а зимой, ког­ да шла камералка, устраивался каменщиком в Чите. Получил пятый разряд. Летом так выматывался в экспедиции, что и не чаял дождаться зимы, но приходила зима с морозами и хиусом, нестерпимым для камен­ щика, и я молил: скорей бы лето, лучше уж комаров кормить, но зато — теплынь. Однажды, ради сравнения, я попробовал влезть в костюм, в ко­ тором приехал искать забвения, а он и полез по швам. Венька и тот удив­ лялся: «Заматерел ты, Павел, чертяка!..» Когда же я отпустил бороду, а она —как смоль, и колечками зави­ лась, Венька сразу же сбрил свою, рыжую. В марте я лихо справил себе двадцать пять от рождения. Я закрылся на крючок от хозяйки, стал пить, да увлекся, стал про­ ливать слезы, а утром ползал под столом, страдая головой, и собирал пуговицы,—как же! — рвал на себе рубаху и кричал, что за грех моло­ дости подлежу суду. Это был единственный случай за два года, когда по­ терял над собой контроль. Я стал пришивать пуговицы, но сильно уколол палец, разнервничал­ ся, потоптался на рубахе, а потом выпросил у хозяйки рассол, а он с привкусом одеколона —все к одному!.. «Нет в жизни равновесия»,—ска­ зал сам себе, и пошел на вокзал покупать билет! Хватит бродяжить, пора и к себе, в гнездо. Сжал я в кулаке плацкартный билет, выбрался из очереди и тут только вспомнил о Веньке: как объяснить отъезд? Бедолага рыжий, опять будет ходить по вокзалу и высматривать нового себе напарника. Зимой Веня подрабатывал в часовой мастерской; темной и сырой, но все же несравненно удобней для жизни, чем мои строительные леса. Я слегка презирал Веню и двух старичков с розовыми от пьянства носа­ ми, такая работа —калымная, я платил бы часовым мастерам за вред­ ность. А Венька —- напротив, он мне сочувствовал. Однажды он взял Матвеича, одного из своих старичков, и они пришли посмотреть, как я вкалываю на морозе. Было на улице минус сорок, но почему-то актиро­ вать день не стали: план горел, и вся наша бригада была на лесах. Ты­ чок—ложок, раствор на кельму, и по новой: тычок—ложок, раствор, тычок —ложок, сопли с носа смахнешь верхонкой, а они: корочкой, лед! Матвеич с Веней переглядывались и качали головой: ну нет, у нас в под­ вале можно жить!.. Зато в конце смены мы завариваем в каптерке чай, такой густой: льешь, а он тянется! Край чашки цокает по зубам —отхо­ дим от мороза. Мужики хмурятся в удовольствии, глоток сделают и шум­ но—«кг-а-а!..» —выдыхают,, смакуют жар кипятка. Один кто-то улыб­ нется по-свойски, подмигнет, и подумаешь, век бы так житьи работать: ни стрессов, ни комплексов; а тело—тугое и гибкое —чувствуешь так, что 2б