Сибирские огни, 1982, № 8

Значит, в понедельник, прежде чем прийти людям в погонах, может раз­ даться телефонный звонок: на месте ли я? В худшем случае прийти за мной могут завтра, послезавтра, чтобы взять без шума на квартире или галантно допросить: «Убежали?» —«Да, убежал»,— «Почему?» —«Не могу знать, помутился рассудок»,—«Но убит человек»,—«Я не убивал». —«Поймите, только вы могли все это предотвратить»,— «Нет. Было уже поздно...» «Интересно,—подумал я,—как бы это выглядело, кинься я их разнять. Два таких мордоворота; да они третьего лишнего, сиречь меня, зашвырнули бы на станционную крышу. Они же выясняли собственные, не мои ведь, а собственные отношения, и между ними стояла женщина. Так что же, втиснуться еще и мне?..» Между шестой и седьмой сигаретами, когда из-за дыма в комнате было не продохнуть и закололо сердце, я вдруг вообразил себе ладные строчки газетных столбцов, а над ними заголовок типа: «Бежал, бежал быстрее лани». «Газета с таким содержанием,—поежился я от мысли,— будет нарасхват, и я стану тогда, будто голый, в кругу прилично одетых людей». Уговаривал я себя, успокаивал, мучился... В шесть утра зашелестел репродуктор, мужской голос донес: «Мо­ сковское время два часа», и начались последние известия. Я отключил радио, задернул шторы, проверил: заперта ли дверь? —заперта. И тут пришло в голову: Наталья! Вот чей удар отвести не удастся. Наталья знала, что мы с Федором вместе поехали, и она прижмет меня к стенке, когда узнает, что Федора я бросил. Ведь на полустанке меня не видели. Кто подтвердит? Если Федор точно погиб, я могу быть спокойным, меня Батенев знать не знает. Я для него случайный пассажир, случайный сви­ детель. Если Федор живой, ему нет резона втягивать меня в историю. Что я могу прибавить к показаниям для милиции? Дело-то не запутан­ ное, и Батенев, я был почему-то уверен, все возьмет на себя. Мне, конечно, до слез было жалко Федора, до слез. Но что сопли мотать на кулак? Жалей не жалей, а только Федор давно нарывался, и вот —все. А у меня... у меня подкачали нервы. Два выходных дня я провел под замком, читал фантастику и детек­ тивы. В понедельник я на службу явился рано, трубку телефона брал уве­ ренно, фамилию называл свою: чему бывать, думал, того не миновать. В обеденный перерыв цех затих, я выглянул: ни души. Тишина под сводами огромного цеха, в котором оказался вдруг один маленький я, со своей бедой непоправимой, подавила во мне последние крохи надежд на то, что все может идти своим чередом: работа, дом, столовая, кинотеатр, даже дружина и ее рейды по ночному городу... «Почему,—сжал я рука­ ми голову,—почему это случилось со мной, а не с кем-то другим? Ведь за двадцать три года жизни я мухи не обидел, в конце концов. За что. немилосердна судьба? Она меня обделила отцом,—где он, эта сволочь? Рано оставила без матери, которая так на меня тянулась всю жизнь, что и про свою забыла, а ведь могла мне родить брата или сестру, разве я осудил бы ее? И с отчимом я смирился бы, лишь бы он мать не обижал. Так почему случилось именно в моей жизни: Наталья, Федор, полуста­ нок и Батенев... и нож, которым впору шинковать капусту, срезать под корешок белый гриб в тенистом лесу или из ветки тальника вырезать свистки на забаву мальчишкам, а вместо этого нож занесли и обрушили на жизнь человека...» Я вышел на территорию и, жмурясь от солнца, долго разглядывал буксующий самосвал с бухтами арматуры: колея чмокала, раскисшая от талого снега. С грустью, а потом раздражаясь, я думал, что вот уеду, и никто, в сущности, не пожалеет, а многие попросту не заметят отъезд. В отделе кадров, негодуя на обстоятельства, я соврал, что умерла мать, надо срочно ехать на похороны. Мне пришлось так сказать: в дру­ гом случае меня бы еще двенадцать дней продержали, замены-то у меня не было. А тут сразу подействовало: стали заглядывать в глаза, по пле­ 23