Сибирские огни, 1982, № 8

манам: на месте ли ключ, и тут вспомнил, что без подарков, нельзя же так... «Да ладно тебе,—остановил меня Федор. Он расстегнул балетку, те­ перь выбывшую из моды.—Смотри!» —сказал он с некоторой гордостью. Балетка доверху была набита книжками, был там альбом для ри­ сования, цветные карандаши. Но и три бутылки портвейна гнездились. «А жене — что?» .«Перебьется». Он думал угадать к последней электричке, времени было достаточ­ но, мы решили пешком. Мы пробирались безлюдными улочками, хрупая подошвами корки льда, а стоило нам ступить на обочину-—й земля по­ датливо уползала: зиме был конец, но весна явно робела. Неожиданный, днем привалил снег, и теперь еще в ночи светлели местами островки не­ растаявшего снега. И ветер был мерзкий, и настроение, особенно у Фе­ дора, хоть помирай ложись,—мне вконец расхотелось ехать. Федор шагал чуть впереди меня. Он по-стариковски кутался в ворот­ ник, простуженно кашлял, сплевывал. За время знакомства он вызывал во мне гнев, раздражение, зависть, иногда и гордость, и сочувственное понимание. Но жалости —никогда. Теперь же он, сгорбленный, вялый, спотыкающийся, ничего иного не мог вызвать, кроме унижающей его жа­ лости. «Говоришь, а жене где подарок? —обернулся он на меня.—Она не приучена. Если будет подарок, она подумает, что я нашкодил и подли­ зываюсь. Ладно, перебьется. Есть дом, есть что пожрать, сын не урод, мужик устраивает, как мужчина...» «Мужик ненадежный»,—вставил я осторожно. «Ерунда. Женишься, сам такой будешь,—заметил он. Подождал, когда поравняюсь, пошли рядом.—Обрати внимание,—сказал,— я ни слова не говорил тебе про жену. Сегодня уж так, все равно ко мне едем. Заметь, хороший мужик никогда свою жену не обсудит. Ты женишься, сам поймешь: попадется тебе хорошая —не поймут, скажут: хвастаешь и присочиняешь. А плохая попадется, так и не захочешь рассказывать друзьям —это же себя, выходит, чернить...» В вагоне Федор бодрился, смолил и смолил трубку, благо мы были единственными пассажирами, да и в других вагонах —по три-четыре че­ ловека. Что-то бубнил он про свои Боровики, про какого-то Мазуренко, заядлого рыбака, про Петра Ивановича, который метит в управляющие вместо старика Холонькова. Я плохо вслушивался в говорильню, только кивал головой, а сам свое думал. Я думал, что в последние два года ни­ куда не ездил поездом, отпуски пролеживал дома, да и выпадали мне зимние месяцы: куда ехать зимой? Думал о хилом распорядке: Дом— работа —дом, хотя долг гражданина требовал обратной комбинации: работа —дом —работа. И лишний раз я грустил, что, например, Федора всякого ждут-пождут, а я один —без единого родича, ведь даже одно­ фамильцев не слыхивал, чтоб примериться: не отец ли, не брат ли? Федор вышел в тамбур. Он был, виден мне в стеклянную дверь. Я вы­ говаривал ему на расстоянии: «Паразит ты, Федор, втянул в эту поездку, а сам пьешь, значит, в деревне все дни похмеляться будешь». Потом он куда-то исчез, я уже было встал, чтобы пойти искать. Но тут он показал­ ся, возбужденный, бухнулся на скамью против меня: «Вот стечения, а! Знаешь, Павел, едет в соседнем вагончике Батя. Нет, ты можешь представить? Сидит, пижон, журнал полистывает!..» «Что за батя? Твой?» Федор уставился на меня, словно впервые увидел. «Я ж сто раз тебе говорил.—Он покраснел от возмущения.—Мой батя давно на погосте. Чем слушал: ухом или брюхом? А сейчас толкую про Батенева. Забыл, что ли?» «Впервые слышу». «А-а, черти! — вскипел он.— Как вы мне надоели, непонятливые... Ну ладно, ладно,—сказал он примирительно.—Этот Володька Батенев и моя... ну, Ульяна. В общем, дело нечистое. Приезжал в город один му­ 19 2 *