Сибирские огни, 1982, № 8

любовался ею.— В тебя, милка, рикошетом достает, ничего. А ты, Хаё- рин, неужели ты дров не мог наколоть, а? Такая плевая работа, я за полчаса пять кубов оттяпал. А эта слабачка,— он кивнул в сторону пле­ чистой хозяйки,— тюкала топором каждый вечер». Наталья, отворачивая лицо, ушла в кухню. Глухо постукивали ставни, ветер на дворе разгулялся. Я скосил глаза на часы: пора уносить ноги. Федор сказал, притаив голос, что действительно пора. Он вышел за мной притворить калитку. Я не хотел идти первым по двору, он тогда оттеснил меня, хмыкнув, по­ шел вперед. За калиткой он снисходительно потрепал меня за шею, ткнул кулаком в плечо, и, пока я соображал, как проститься с ним, не теряя лица, он уже гремел засовом с жилой стороны. До полуночи я мусолил в зубах сигареты, расхаживал босой по липкому полу, пытался уснуть — куда там! Мысленно я этого Федора с грязью пополам смешивал. Воображал голые руки Натальи на его дуро- ломных плечах, и кусал губы, и внушал себе: «Не о ней, забывчивой, на­ до жалеть, а пожалей, Паша, себя униженного. Погоди, погоди, голубуш­ ка,— горячился я,— через месяц проводишь дурака в деревню и никуда ты не денешься, а придешь ко мне пасть на колени. И тут все я тебе припомню, все. И может быть, поломаюсь, прощу...» Спал неспокойно, во сне убегал невесть куда и зачем, от собствен­ ного крика проснулся — псих. Утром все, что произошло накануне, ма­ лость поблекло, я призвал чувство юмора: что ж, воздыхатель, набили баки? Впредь наука, что не забава женщины и не спортивный интерес, а сплошные утраты нервов. Кое-как отработал день, а вечером шагнул за проходную: мать честная!^ Федор стоял в сторонке, подбоченясь. В зимнем пальто на меху и лисьей шапке, терялась в которой его голова, был он вдвое шире меня, одетого' уже по-весеннему, в новом, так никем и не оцененном пальто. Зато я на голову, пожалуй, возвышался: Женщины оглядывались на нас. Но я примелькался, что цм на меня глазеть, значит, Федор вызывал бабье любопытство? Это меня задело. И я критически оглядел его, и я не нашел к чему придраться: как купчина какой, стоит строг и дороден. «Вижу, ты обиделся, Хаёрин. Отлично! Выходит, есть в тебе гордость, это неплохо... Но ты зря сверлишь меня глазом, я же тебя не молотил вчера. Нет. А хотелось, но я стерпел. Ты цени это...» Я не мог понять, к чему он клонит. «Драться, видно, не любишь, да? Или не умеешь?—допытывался, стараясь поймать мой ускользающий взгляд,— Представь себе, вчера Наташка ругала меня, ей тебя стало жалко. Видишь, ты дожился, что тебя баба жалеет. Как можно?..» «Ну и что плохого?» «Вот как?! Ты даже не понимаешь. Вот почему, Хаёрин, я решил те­ бя повоспитывать. Ясно?» «Не ясно. Бить, что ли, будешь?» «Выпросишь, так и побью»,— отвечал он серьезно. Ровно неделю Федор держал меня в диком напряжении. Натура-ду­ ра, везде он чувствовал себя на высоте. Дважды водил в ресторан, со­ чинил драку, рассчитывался за сломанную витрину (швырнул в нее од­ ного хлюста). Каждый вечер мы наглаживались в дом офицеров, а там танцы и роскошный буфет, и публика сверхпочтенная, что совсем не сму­ щало Федора. Он сошелся там с толстым майором, который мечтал, что вот выйдет в отставку и займется разведением пчел. После буфета я рвался домой, но Федор принуждал на такие зигзаги в любимом городе, что я мысленно прощался с жизнью. Район кирпичного завода, пригород­ ный совхоз, березовая роща возле аэропорта, лодочная станция и пио­ нерский лагерь в пяти километрах от города — наши еженощные марш­ руты, носила нелегкая. Нас никто не останавливал, хотя темные, мне казалось, личности встречались группами и поодиночке. Иногда Федор, подмигивая мне, вступал в разговоры, просил спички или курить, и шли мы дальше. 14