Сибирские огни, 1982, № 8

нее. Оно уходит от проблем жизни, заменяя проблемы неким макетом. Оно дисциплини­ рованнее, что ли... Талант — всегда живет проблемой жизни, экзаменуется самой жизнью. Прочел я недавно повесть Николая Жер- накова «Непокорный пасынок», опублико­ ванную в седьмом номере журнала «Юность» за прошлый год. Как случилось, что герой повести Родька Костогоров чуть не зарубил односельчани­ на? И лет-то Родьке всего восемнадцать, и в деревне он жил крепкой, не вымирающей, по-поморски основательной, трудовой. И ро­ дители его с детства привыкли в работе полностью выкладываться, не оставляя сил для дома, на потом. Что же — этот непо­ корный пасынок — то самое исключение, без которого не бывает правила? Или как жестко говорят в народе, в семье не без урода. Или, опять же в русле народных сказок — неизбежная судьба не сына, а пасынка? Нет, нет и нет. Забудем о существительном «пасынок», подумаем о прилагательном «непокорный», аа которым и разбойные нападения на про* хожих с компанией себе подобных «непо­ корных» учащихся ПТУ, и постоянное пьян­ ство в родной деревне, куда вернулся после ПТУ; и нежелание работать, и безответ­ ственность. Родька жил, как будто плыл в лодке без весел: ни целей, ни мало-маль­ ски приличной мечты. Куда вынесет. И то хорошо, и это неплохо. Откуда это у него? И у его приятеля Мишки Лопатина? Задумаешься над этим, и на первый план в повести для тебя неизбежно выйдет фон произведения, на котором и проявляются ■все Родькины «непокорности». А фон этот в том и состоит, что нынче в поморской кондовой деревне передовик производства Иван Павлович Костогоров на праздник закупает — ящик водки. И не он один. А на непьющего механика Карель­ ского смотрят как на диковинку. О беде говорится в повести, беде общей, приведшей к беде личной, к беде Родьки Костогорова. И не со стороны написана повесть, не ед­ ким наблюдателем, коллекционером житей- сих. неурядиц, а изнутри, от боли собствен­ ной, от желания переломить зло и пустить судьбу младших братьев и сестер Родьки по иным тропам, да и Родьку при этом не забыть, ведь ему же жить в XXI веке, ему и его собратьям надлежит закреплять род­ ную деревню, что бы ни произошло в ней изначала. Увидеть вовремя сбой души и встревожиться во имя самой души — вот, собственно, во имя чего написана эта по­ весть. Писателя экзаменует жизнь. Всегда, во всем. Николай Жернаков, насколько я его знаю, из встревоженных писателей. Он не умеет писать спокойно, не умеет любоваться отстраненно. Это чтение не для спокойного наслаждения словом, метафорой, интеллек­ туально-иронической параболичностью. Он в повести весь на виду, читателю ясно, что движет автором, ясно отношение и к геро­ ям, и к проблемам, поднимаемым в повести. Да и герои-то — в основном, хорошие люди, труженики. Явно отрицательным вы­ глядит только Кирилл Узиков. И писатель вопрошает: почему нормальные, добрые, ра­ ботящие люди ведут себя ненормально, пьют, не брезгуют взять с производства нужную им дома деталь, равнодушно про­ ходят мимо бесхозяйственности? Этот воп­ рос вопросов стоит и в повести Владимира Крупина «Живая вода», и в повествовании Виктора Астафьева «Царь-рыба»... Оказы­ вается, право быть человеком требуется подтверждать всю жизнь, а не только от случая к случаю. Одни писатели свои идеи называют ис­ тинами, другие к истине тянутся как к сво­ ей идее. Но и первые из них, если они иск­ ренни в творчестве, не отступают от жизненной правды, а значит, нередко про­ тиворечат собственным идеям. Удел слабых — служить своим идеям, удел сильных — служить истине. Писатели приходят к истине через слово. Бывает, то, о чем они говорят в книгах, уже поминалось публицистами, экономистами, социологами. Дело в другом — как это сказано. Социологу поверят сотни знающих специалистов. Писателю —- миллионы лю­ дей. Вроде бы одно и то же слово сущест­ вует и в житейском обиходе, и в книге та­ лантливого писателя. Но у второго действу­ ет оно намного сильнее. Оно становится увеличительным. Посмотрите сборник по­ вестей и рассказов Владимира Крупина «Вербное воскресенье». Житейские истории, моментальные снимки бытия. И самые обычные слова. Но художественно верные и потому увеличительные. Писатель посто­ янно переворачивает, обновляет сознание народа. Он продолжает духовную жизнь своего народа. Нам надо смелее говорить о том, что ви­ дим сами в жизни, чувствуем в литературе. Поменьше литературных футурологических прогнозов, которые все мы любим за их без­ ответственность, —- нафантазируют с три короба и довольны. И это вместо освоения неосвоенного. Вместо поисков общей правды. Чувствовали ли критики новую волну в литературе? Да, конечно. Но слабо, неуве­ ренно. Вроде бы появилась она в литерату­ ре лишь со словами, сказанными на XXVI съезде КПСС Л. И. Брежневым. А между тем романы Ю. Бондарева, Ч. Айтматова, М. Алексеева, повести и рас­ сказы В. Распутина, В. Белова, В. Астафь­ ева, С. Залыгина, произведения В. Крупи­ на, А. Кима, А. Проханова, Р. Киреева и образуют ту «новую приливную волну» • о которой так вовремя заговорили с самой высокой трибуны — трибуны съезда партии. Заговорили, откровенно приглашая нас, ли­ тературных критиков, на серьезный требова­ тельный разговор. Да не то, что пригласи­ ли, а скажем прямо — потребовали от нас исполнения права на такой разговор. Более чем тридцать пятъ лет мира созда­ ли новую реальность, включающую в себя, как различные срезы действительности, и научно-техническую революцию, и апологе­ тов потребления, и людей реального дела, социальной активности, и людей мнимых дел, мнимых проблем. Место писателя в этой новой реальности не на обочине, где прозябает одинокий ин- 155