Сибирские огни, 1982, № 8

чем же, Хаёрин, окончится с моею-то, с соседушкой?» Я недоумевал, а какое ему дело? Он был очень противен, я и бросил в сердцах, что уж скоро с ней кончу. В женский день раздобыл я цветы и все прочее и вот шпарю к ней, шею вытягиваю, заприметив ее на крылечке, и сердце унимаю: не хва­ тало б еще и влюбиться! Простолицая, улыбчивая, она протягивает го­ лые руки, а я слышу в доме женские голоса. Что за черт? Уговаривались, что будем двое, чтоб никаких чужих, даже мальчишек обещала спро­ вадить, и вот... Я капризно поморщился, сплюнул. «Павел, только не паникуй. Мои подруги, давай их уважим. Часа два посидят, разойдутся. А уж мы с тобой до утра». «Смотрины?» —Я сбросил ее £>уки со своих плеч, потом выставил на крыльцо, подернутое грязным льдом, свое шампанское, рядом и ку­ лек с халвой, а цветы сунул веником в ее повисшие руки. Затворяя калитку, я видел: Наталья столкнула ногой зеленую бутылку, и та ка- танулась по снегу боком, описывая полукруг. . На другой вечер я был как побитый, то прижмусь к ней, то к паца­ нам ее ластюсь, то кинусь вымыть тарелки. Наталья посмеивалась без­ заботно, я уж думал —прощен, но в девять вечера она заметила: «Пора дебе, слушай, домой». «Ничего, перебесишься»,—рассудил я спокойно. И с неделю к ней не показывался. В одиночку справил свой день рождения, а когда по­ доспел аванс, я купил пальто демисезонное, выфрантился и пошел к даме сердца, чтобы оценила в обнове. Перешагиваю порог —что такое? —уклоняется она от объятий да при этом страшные мне глаза делает. И тут смотрю я в даль комнаты, тошно мне: сидит за столом чужой. Лобастый, веснушчатый, с торсом гиревика, лет ему этак под тридцать, не больше, сидит, пылает распа­ ренным лицом,—хозяйка вытопила печь, постаралась. Клетчатая ру­ баха на нем расстегнута до пупа, волосы курчавятся на груди, а в тол­ стых пальцах трубка, истекающая светлым приторным дымом. Такая наглая рожа, думаю, кирпича просит, а к ней благородная трубка — это не вяжется. «Неужто муж к ней заявился?» —моя жуткая мысль. Стою —как в чужих грядках застигнутый, в горле враз пересохло, и холодную ручку двери стиснул, не отпускаю. Спиной ко мне, топчется у плиты Наталья, давая понять, что она вся в хлопотах. Но пригорает сало на сковороде, вода хлещет на плиту через край кастрюли, и пар валит, а Наталья мнет в руках тряпицу и ничего этого будто не видит. Гиревик морщит лоб, покусывает трубку, меня разглядывает как диковину, задумчиво и чуть даже печально. Долго не желавшая мне помочь, Наталья наконец-то кидает спаси­ тельную соломинку. «Прямо с работы?» — голос у нее безвинный. «Ну да! —подхватываю.—Я за хлебом. Займи до завтра пол­ буханки». Парень начинает сотрясать плечами, смешно ему. «Что уж, Павел, теперь...» —вздыхает Наталья. «Так ты займешь?» — говорю нервно. Парень ржет вовсю, проклятый, веселится. Тогда бью ногой дверь, а вдогон мне просительное: «Павел, стой! Ну, куда же ты?.. А ты, Федор, ну как малое дитя!» — говорит гостю укоризненно. Стою в растерянности. Стою и думаю: уходи, Паша, отсюда, уходи, это не твой уже праздник. Но парень тут приподнимается, хмурясь, паль­ цем меня поманивает. Черт возьми, я завелся! Пальто, правда, снимать не стал, а проша­ гал в комнату, снял шапку на стол перед собой, уселся, жду — что дальше. Он представился туповато, с юмором, так сказать. «Федор Глушаков из деревни Боровиков!..» 12