Сибирские огни, 1982, № 7

дет, а вот теперь, когда Саша напомнила о письме, чувство вины снова вернулось к нему. — Саша! Милая! Я сильно виноват перед тобой! Я ведь получил твое письмо. Дошло оно до меня. И не ответил. Прости уж меня теперь! Я и не думал, что так ожесточился на войне, очерствел... А тебя я помнил девочкой. Нежной, беленькой девочкой, поющей «Жаворонка». Я не мог представить тебя взрослой. Да еще прошедшей фронт. Не мог. Я не знал. Да что теперь-то!.. Карелов, непривычно для себя, разволновался, говорил сбивчиво. Ему на минуту показалось, мелькнуло в сознании, как по-иному могла бы сложиться его жизнь, если бы он тогда ответил на Сашино письмо. Но это только мелькнуло в глубине и растаяло. Он вдруг стал рассказы­ вать о Славике Демидове. Он все говорил, припоминая подробности, словно, наконец-то, через столько лет нашел человека, который его вы­ слушает и оправдает. Александра Михайловна смотрела на него грустно и прощающе. — Поздновато мы начинаем понимать, что у нас мало времени, чтобы долго примерять на себя разные судьбы,—сказала она. Карелов смотрел на нее пристально, чуть ли не строго: — Да! Ты права. Велико счастье, если ты решаешь свою жизнь сам. А если ее решают за тебя другие?.. Пойдем пройдемся по возду­ ху, а? Что-то голова тяжелая... — Ладно! Я мигом. Только оденусь. Все еще стояла оттепель. Но южные ветры слабели. Они все чаще падали от усталости на лес, путаясь в заснеженных ветках. Это был последний вечер перед затяжными морозами... Они недалеко отошли от общежития по накатанной дороге и ходили взад и вперед, иногда останавливаясь под близко подступавшими к до­ роге елями. ...Подчиненные Карелову люди меньше всего интересовались его духовными качествами, его человеческим характером за пределами ра­ боты, дела. Они оценивали его прагматически — что от него можно ждать: разноса, помощи, совета, решения, приказа или пустопорожних призывов. Со временем они убеждались, что он был -,именно тем звеном в цепи руководителей, которое действительно, на практике, могло ре­ шать нечто важное, принципиальное и повлиять на их работу. А на другом полюсе Карелов общался с теми людьми, которым он был подчинен или, в лучшем случае, с кем был равен. В Москве это были работники аппарата ЦК партии, Госплана, министерства. В Сиби­ ри—обкомов, горкомов, облисполкомов. Многие из этих людей были давно и хорошо знакомы Карелову. Поэтому он не испытывал сковы­ вавшего трепета перед ними. Но в то же время он никогда не позво­ лял себе опускаться до уровня отношений простецких. Он был ровен со всеми. Сдержан. Многим это казалось проявлением сухости его нату­ ры. У него не было привычки к алкоголю. Даже на званых вечерах и банкетах он мог просидеть или простоять от начала до конца с од- * ним бокалом сухого вина. Чаще всего потому, что он помнил — вечером еще надо^ поработать, подготовить документы, чтобы утром с абсолют­ но свежей головой идти и объяснять, и доказывать, и выбивать. И ди­ кая ревность жены тоже была совершенно безосновательной. Более то­ го, ревность ее в какой-то степени даже отвратила его от женщин. Он чуть ли не пугался их. Возможной их требовательности... Хотя, честно говоря, на женщин, как и на выпивки, у него просто не хватило бы сво- ' бодного времени. Он и сам нередко думал о себе с усмешкой — какой, однако, аскет из него получился... А в начале жизни ничего подобного не предугадывалось. Он был веселым заводилой в детстве. Был пионер­ вожатым... Потом, правда, была война... После войны, когда стало яс­ но, что он действительно жив и здоров (два легких ранения не в счет), он спохватился по ушедшим на войну годам. Получив назначение в Си­ бирь, в родные места, очень скоро влюбился в Ирину и чуть ли не в первый же вечер сделал ей предложение, Вот так все и шло. Все дела- с§4