Сибирские огни, 1982, № 7

ской горе. Под ними лежал Старый город. Тихий, со старыми, черными домами. Низкая луна неподвижно глядела желтым мертвым глазом на землю. Она и сейчас не знает, как случилось, что он взял ее за руку. У нее не было перчаток, и она прятала руки в карманах пальто. И вдруг ее рука оказалась в его. Он сказал: — Ух, какая у тебя горячая ручка! Если бы он этого не сказал, она, наверное, не решилась бы. А тут быстро выпалила, глядя в его лицо: — Гера! Я тебя люблю! Давно! Ты только знай это, и все! Я тебя на фронте найду Я тебя буду ждать... И буду искать!.. Он сильно смутился: — Саша! Сашенька!.. Ну, что ты? Зачем тебе на фронт?.. Не надо на фронт! Я вернусь... Мы поговорим... Спасибо тебе! Про этот вечер она тоже напомнила в своем письме. Но Георгий не ответил. Спустя годы, она думала, что письмо могло не дойти до него, поте­ ряться, тетка могла напутать адрес... Но это спустя годы. А тогда она ждала ответа с той самой минуты, как опустила письмо в почтовый ящик. Дни, недели, месяц. Догадывалась, что, может быть, Георгий на практике. Учился он в Москве на геолога, а в каком институте — тетка не могла вспомнить. Саша и сама пошла на геологоразведочный потому же. Хотела было ехать в Москву. Она ничего не боялась. За ее плечами было почти три года войны. Но мать, постаревшая, больная, едва пе­ редвигалась на распухших от ревматизма ногах. Саша поступила в местный политехнический. Георгий не писал. Тогда она перестала ждать. Она еще была максималисткой. И не знала, что старость приходит гораздо быстрее, чем думают и рассчитывают люди... И все-таки она долго-долго была одна. За ней ухаживали. Она бы­ ла одинаково равнодушна ко всем. Пока не встретила Вадима. Изра­ ненный, изрешеченный на войне инвалид второй группы. В двадцать пять лет инвалид. До войны он успел кончить десятилетку.. Никакой специальности, никакой рабочей профессии. Работал библиотекарем в доме политпросвещения. Она его обласкала. Жила совсем одна, похо­ ронила мать... Она и сама потянулась к нему. И ему прибавила несколь­ ко лет жизни. Родила сына. Ей было с ним хорошо. Но это был не тот человек. Она поняла это очень скоро. Но была с ним до последнего его часа. И он помогал ей забыть неумиравшее чувство к Георгию... Так как же ей об этом рассказать теперь? Обо всем, чем она жила целую жизнь? Когда Александра Михайловна спросила Карелова о письме, и он переспросил ее: «Какое? Когда?», то, еще произнося эти слова, уже вспомнил, понял, о каком письме она спрашивает. Он, пожалуй, о нем и не забывал. Он был виноват перед Сашей. Письмо он получил. Он был на практике, но письмо не потерялось и ждало его в общежитии боль­ ше месяца. Помнил он и их вечернюю прогулку по Воскресенской горе, и Саши­ но признание. Все помнйл. Пожалуй, он тогда и сам готов был полю­ бить Сашу. Он догадался о ее преданности, ее самоотверженности. Но его ждала война. И все, что случилось с ним на войне, начиная со Сла­ вика Демидова, заслонило от него Сашу. И в первый свой студенческий год он еще не отошел, не оттаял от фронта. Сашино письмо будто за­ стало его врасплох, рановато оно пришло к нему, он еще не готов был возвратиться к тому, что, казалось, напрочь было растоптано войной в его душе. Он читал ее письмо и замечал, как ощутимо болело сердце, словно что-то постороннее и горячее медленно входило в него. Он пони­ мал, какого ответа ждет от него Саша. И он не был готов к такому от­ вету. Не то чтобы спокойно принял решение — не буду отвечать, а прос­ то спрятал письмо в тумбочку и надолго отвлекся от него другими забо­ тами и делами. А когда снова вспомнил, то уже вроде поздно было от­ вечать. Тогда он почувствовал себя виноватым, думал, что и это прой­ 53