Сибирские огни, 1982, № 7

глазами. А у нее застревала тошнота в горле только от вида его рыжей бороды. Она перевелась в другое управление. Ей было за сорок. Она еще по инерции продолжала изображать пренебрежение к своему полу, но уже понимала, что это просто дурацкая наивная поза. Со временем, с воз­ растом, все прошло. И курить бросила. А вот теперь, на последнем витке жизни, ее стала охватывать какая- то совершенно бабская расслабленность, чуть ли не мечтательность. Она придирчиво следит за собой. Разглядывает себя в зеркало. К косметике не приучилась, но любит хорошие духи... Перед отлетом с девятнадцатого куста она еще раз посмотрела на красавицу вышку, на новом великолепном станке, с космическим назва­ нием ЭУК. У основания вышка окружена клубами пара. Значит, живет, работает. Недавно в районной газете Александра Михайловна прочита­ ла уже где-то встречавшееся сравнение буровой вышки с космическим кораблем на старте. Видно, сравнение удачное, раз его стали повторять. Им бы вот что еще надо сказать: не будь этой вышки, нацеленной в глубь земли, ни один космический корабль не взлетел бы. Все перелетели в вахтовый поселок Октябренок, где и предполага­ лось завершить семинар. Здесь аудитория была пошире. К буровикам присоединились представители других служб. Еще издали она увидела Анатолия. Длинноногий, слегка сутулящий­ ся, широко шагающий, руки в карманах полушубка, шапка с опущен­ ными ушами. До последней мелочи, до каждого движения, ее, родной, кровный, жалеемый до сердечной боли. Сын. Единственное дитя. Радость и беспокойство. Ох, знает, знает она свою вину перед ним! Слишком рано она покинула его. Слишком! А в детстве сколько раз он оставался без нее! Не в этом ли главная причина того, что с ним случилось? Она понимала, что, конечно, не только в этом. Поэтому она и не могла быть с ним непреклонной. Вот и месяца не прошло, как он здесь, а она уже, кроме ласковой нежности, пожалуй, ничего больше к нему и не испыты­ вает. И злость, и раздражение, и первоначальное намерение быть су­ ровой — все прошло. Она не смогла его догнать и крикнула: — Анатолий! Толя! Подожди! Ей показалось, что в его плечах, в засунутых в карманы руках, в опущенной голове прячется неуверенность или только что испытанное огорчение. Но он повернулся к ней и словно преобразился — расправил плечи, поднял голову, улыбнулся бодро: — А, мамуля! Привет! Тоже семинаришь? Он так и не вынул рук из кармана, и она притянула его за локоть, быстро поцеловала в щеку: — У тебя что — отгул? — Нет. Я, знаешь ли, утвержден политинформатором. И потому приглашен на семинар. — Вон как! Почему не приезжаешь? Уже две недели не был! — Мне и здесь хорошо. Баня есть. Кормят прилично. Чего еще? Она заглянула ему в лицо. Бодрится. Ну, это даже хорошо. Значит, не раскисает. Сам ведь во всем виноват! Впрочем, не только сам. — С работой справляешься? — Естественно. Даже в соревнование предлагают включиться. — Это хорошо. — Хорошо-то хорошо, да я против... — Против чего? — Это долгий разговор. Целая философия. Потом, потом, мамуля! Пошли быстрей, а то народ уж весь почти в клуб зашел. В клубе они сели рядом. Анатолий вытянул ноги в унтах под перед­ ний ряд стульев, а мать привалилась к нему плечом. Анатолий покосился на нее, но ничего не сказал. Сидя рядом, Александра Михайловна переживала странное, еще не­ бывалое состояние. На нее будто снизошло озарение, разом объяснившее 37