Сибирские огни, 1982, № 7

и уже забытом нормальными людьми жесте. Каратист провел всей пятер­ ней ему по лицу. Почти ласково. Чуть-чуть толкнув. А губы у него улы­ бались. И снисходительно произнесли: — Вы пьяны, юноша. Должно быть, правда, бывают такие минуты, когда в человеке про­ буждаются неизвестные ему дотоле физические силы. А может быть, ка­ ратист просто не ожидал от Анатолия такого. Анатолий ударил его голо­ вой в зубы и в тот же миг, схватив обеими руками за бока, влепил в ве­ ликолепное окно дома культуры. Какой громкий раздался звук! Он уви­ дел задранные ноги падающего каратиста. И тут же пошел. Кажется, кто-то его хватал за руки. Может быть, это была Оля? Или Ритка? Он отмахнулся. В вестибюле его пытались схватить два парня —дежурных. Он с размаху врезал одному по физиономии. И вышел на улицу. Забыв про куртку, про кепку. Шел холодный дождь пополам со снегом. Он не замечал. Хотя нет, ему было приятно от холодивших голову и лицо капель. Стал приходить в себя. Неожиданно развеселился. Как он его в окно посадил? Изрезал, наверное, свой спортивный зад! Он расхо­ хотался. В общежитии умылся, причесался. Развесил сушиться костюм. Сам прилег. Ждал. Они явились довольно быстро. И свои парни, и те двое дежурных, и милиционер. Анатолий ничего не отрицал. Протокол составили быстро. Милицио­ нер поглядывал на него вопросительно... Уже на следующее утро он предстал перед деканом, недавним аспи­ рантом, только-только успевшим защитить кандидатскую диссертацию. Казалось, он был близок по возрасту и мог разобраться, понять... Анато­ лий пытался объяснить свое поведение. Вполне открыто признал свою вину. — А ты знаешь, что Кулемзину... швы наложили? — На...—Анатолий непроизвольно заулыбался. — Чему вы улыбаетесь? Вы совершили хулиганский поступок! Уго­ ловно наказуемое действие! Вы ударили дежурного!.. Как только декан перешел на «вы», Анатолий понял, что душевного разговора не получится. Да и что объяснять-то? Если сам знаешь, что виноват... На курсовом комсомольском собрании ему объявили строгий выго­ вор с занесением. Три голоса перетянули. Тридцать один человек прого­ лосовал за выговор, а двадцать восемь за исключение из комсомола и института. Но главным он посчитал не это! Главным для него стало то, что остальные, без малого девяносто человек, воздержались. Просто воз­ держались! Скорее всего, им было в высшей степени наплевать на него и на его судьбу. Поэтому он не только не испытал радости, что отделался так легко, но впал в затяжное тоскливое настроение. А тут еще комсорг курса после голосования произнес возмущенную речь. О тех, кто воздержался. О равнодушных, с молчаливого согласия которых совершаются в мире преступления. О том, что никто не поймет их снисходительности и мягкотелости к хулигану. Что комитет никогда не утвердит их возмутительно легкое наказание. Что таким, как Подоль­ ский, не место в комсомоле, а значит, и в институте... Анатолий слушал его, и тоска становилась злой. Найдется в комите­ те еще два-три таких же непримиримых, тогда, в самом деле, загремишь по всем ступенькам... Он оставался один. Даже Оля не приходила. Конечно, она имела ос­ нования на него обидеться! Он ходил по осенним улицам, вдоль решетча­ той ограды университетской рощи, тайно надеясь встретиться с ней. На­ рочно медленно спускался по старой каменной лестнице, вглядывался с высоты в идущих навстречу. Не мелькнет ли Олина шапочка. Когда хо­ чешь, ждешь встречи, случай отказывается срабатывать. Перестает быть формой проявления необходимости. Тоска не проходила. Особенно, когда он прибавлял, накладывал на Олино равнодушие (так он истолковал ее поведение) равнодушие тех, 30