Сибирские огни, 1982, № 7
Николай вдруг расхохотался. Может быть, ему надо было возмутиться такой политической неграмотностью комсомольца Подольского, а он расхохотался. Это ж надо, так все запутать и перепутать, а потом с ум ным видом выложить. Артист! Конечно, артист! — Ты вот что,— говорил Николай,— ты хоть не забудь, что тут наговорил. Для спора. Интересный же разговор может получиться. Не забудешь? — Напрасно смеетесь, товарищ! Мне грустно. — Я ж говорю — артист. Ну, ладно, будем считать, что договори лись. Я пошел. Дверцу-то поможешь потом снять? Бескорыстно.— И не удержался, опять захохотал. С тех пор, как он дал волю собственным мыслям и чувствам, они его заносили в такие мечтания, что он и сам изумлялся иным своим па радоксам. Но главным было чувство раскрепощенности. А с чего началось? С лекций по философии. Точнее сказать, по диа лектическому материализму. Их читал профессор. Да, именно профессор. Кто-то говорил, что вот, мол, такой молодой, а уже профессор. Ну, моло дым его, конечно, нельзя было назвать, коли он был старше своих студен тов почти вдвое. Он был моложав. Это точнее. Невысок. Ботиночки на высоком каблуке и сероватые волосы зачесаны так, что образуют, как раньше говорили, кок. Все для того, чтобы повыше казаться. Он даже когда лекции читал, то на носочки приподнимался, тоже для прибавле ния роста и еще от избытка вдохновения. У него была бородка, естест венно, клинышком. Внешность для студенческих языков развлекатель ная. Но лекции он им читал великолепные. Это они сразу поняли. Даже те, кто поначалу ничего в этих лекциях не понимал. В школе они, конеч но, проходили обществоведение, да что в голове-то осталось? Вначале его поразило вот что. Все знания о мире человек закрепляет для памяти в словах, в понятиях, в категориях. Но, оказывается, с по мощью науки логики понятия эти могут быть выведены одно из другого. Они все связаны друг с другом. Как и все в мире связано. И когда Анатолий об этом узнал и вот таким образом для себя по нял, то он сразу догадался, чего ему не хватало. Со школьных лет его все время торопили. Учи это, читай то, поступай так, веди себя вот эдак... И ни минуты передышки, чтобы самому разобраться. Чтобы понять, чего ты сам хочешь, что ты сам думаешь обо всем. Его заставляли заучивать готовые ответы, но не учили правильному методу, с помощью которого он мог бы сам докопаться до верного результата. Ну, а дальше пошло одно за другое цепляться. Он почувствовал, что стал думать вольно, освободившись от шаблонов, от штампов. Он ощу тил на себе, что означает слово «затрепетать», когда услышал от про фессора рассказ о ехиднейшем старикашке Зеноне, изобретшем такие па радоксы, что их и сейчас не могут объяснить. Это ему очень подходило! В самую пору подоспело! Уж не по этим ли причинам случилось с ним то, что случилось? Сей час бы ему сидеть на лекциях и писать конспекты, хотя, нет,'сейчас бы он экзамены сдавал, а не рассуждал с Малышевым в холодном гараже о соревновании... Тут Анатолий вспомнил о подогревателе и рысцой побежал в уголок, где стоял старый «газон» с открытым капотом, похожим на разинутый рот черепахи. Увы! Подогревателя уже не было. Устаревшей информа цией располагал Николай или просто недооценивал шоферов. Анатолий подошел к правой дверце, открыл и закрыл ее, замок работал нормально. Подумал, что, может быть, снять ее прямо сейчас, сделать такой благо родный жест, пока не сняли другие. Но поленился... Он точно помнил, что поленился. Сам Николай не спешит менять дверцу, а чего он-то будет торопиться? Пошел к своему самосвалу нога за ногу, влез в кабину и долго возился с утеплением, с трудом преодо левая тягучую лень. 20 ч»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2