Сибирские огни, 1982, № 7

ступали ишака, повозку, утопая босыми ногами в горячей мягкой пыли и не чувствуя, как головы, спины и руки жжет солнце, с нетерпением смот­ рели на большие и тяжелые руки Кощея, медленно проплывавшие над сундучком. В нашем ожидании было что-то заискивающее, но мы тогда не знали, что это плохо, что это унижает человека — мы были тогда на­ ивными и глупыми, и в этом, наверное, было наше неосознанное счастье и сладкая прелесть детства. С нами Кощей обычно не торговался так прижимисто, как с бабами, он брал у нас все подряд, а взамен, случалось, давал то, что нам хоте­ лось. И странное дело: с нами он как-то становился покладистее, добрее, хотя внешне оставался таким же хмурым и странным. — Чево тебе? — спрашивал Кощей Леньку Крысина, принимая от него кусок растерзанного ватника. Отца у Леньки нет, на фронте погиб, ватник мать износила до крайнего состояния, но Ленька хитрый, цели­ ком ватник не несет, он знает: если отдаст ваїник сразу, то потом идти к Кощею будет не с чем. Вот он и отрывает от него то рукав, то полу. Кощей, не глядя, бросает обтрепыш в задок телеги, опять спраши­ вает Леньку: — Ну, чево тебе? А Ленька сразу ответить и не может, он сильно заикается, и, когда начинает говорить, его конопатое лицо перекашивает гримаса. Ленька хватает открытым ртом воздух и надолго заводится: — А-да... а-да... а-да...— И только время спустя, наконец, выгова­ ривает: —А-дай-те... а-ве... а-ве... ведмедя... Кощей терпеливо выслушивает Леньку, достает желтого сахарного медведя с крохотными застывшими пузырьками воздуха внутри и отдает Леньке. Тот удивленно и счастливо глядит на зверушку и осторожно за­ жимает ее в грязной ладони. Кошей внимательно следит за Ленькой, и на его смурном лице проступает подобие улыбки: крупные бородавки на лбу и подглазьях становятся похожими на прилипшие фасолины. — А тебе чево? — спрашивает далее Кошей у Сереги-недоростка. Серега сегодня счастливее нас. Он принес два куриных яйца. Где он их раздобыл — для нас осталось тайной, но своровать не мог, мы это знали точно, потому что Серега единственный, кто никогда не лазил с нами в чужие сады. За два яйца бабы выменивали у Кощея четыре иголки. На другой товар они не тянули. Вот если бы десяток или полдесятка — тогда другое дело. Но Серега-недоросток этого не знал, да и где бы он достал деся­ ток, он эти-то два яйца, поди, случайно нашел: курица в лопухах снеслась... — Свистульку,— просил Серега, но впридачу ему всегда хотелось заполучить еще и петушка на палочке. Свистулька ведь язык не сластит, во рту не тает. Серега-недоросток был самым маленьким среди нас, хотя и старше нас по годам, потому и прозвали его недоростком. И если кто-нибудь дразнил его этим прозвищем, он страшно обижался, сразу начинал пла­ кать и спешил уйти — жалкий и горемычный. Серега жил с отцом и ма­ терью. Отец — инвалид, ногу на фронте потерял — считался в округе лучшим сапожником, но временами запивал и в припадке хмельного буйства гонял по деревне и жену, и Серегу. А протрезвев, снова брался за сапожный молоток и сутками напролет неистово работал. Кощей долго выбирал Сереге свистульку. То одну засовывал в бо­ роду, то другую. Дул в них осторожно, перебирая по дырочкам пальца­ ми, и прислушивался, склонив к плечу голову, определяя, какой у них перелив. Все свистульки свистели по-разному. У иной звук был густой и басовитый, будто голос нашего конюха дядьки Севастьяна, другая как- то по-вздо’рному верещала, будто колхозная пила-циркулярка, которая наткнулась на крепкий сучок, третья вроде и свистела тонко и певуче, но чем-то Кощею не нравилась, он ее откладывал в сторону. Наконец находил — яркую, красивую, с чистым и по-соловьиному нежным звуком. _ Бери,— протягивал он свистульку. Серега-недоросток округлял 131 9*