Сибирские огни, 1982, № 6
тут как тут, рада-радешенька. Вспомни, как ты принародно потешалась: шире, грязь, назем плывет —Василисушка идет!! — Что уж теперь-то, Васа! Я с миром шла к тебе. — Вон как! Нет, ты сперва получи сдачу. Ты пришла потому, что по-настоящему испугалась, когда и Акимушка твой от тебя откачнулся. Помоги он в чем Марьке за здорово живешь, ты бы его поедом заела. Тогда он за бутылочку, за закусочку и к Марьке под подол. Себя убла жит, и Марька сыта, и Олимпии^женушке есть о чем подумать. Теперь- то и ты почуяла, куда все клонится, вот и давай к нам с Надюшкой при- лащиваться. Не так, что ли? — Ты, Василиса, кой для кого злей и вредней меня в сто раз,—ог рызнулась Олимпия. - ( — А как ты думала!'Иначе нельзя! — Пошли уж... Хватит меня распинать, без тебя тошно. С Олимпией творилось что-то необычное. Возле Надюшкиного дома она дернула меня за рукав, попросила остановиться: — Сейчас хоть бей меня, хоть за косы таскай, все равно скажу. Не вмоготу больше такое за душой носить. Только не заявляй никуда. Про паду я... — Я тебе не поп, Олимпия, чтобы исповедовать. Я никому свое на душу не взваливаю, не ношусь с ним по всей деревне и тебе не советую, потому как ты сама никого не утешила. Пошли по домам; меня люди заждались. — Постой... тебя касается... Это я посоветовала свекру украсть у те бя коня со стоянки в войну! Он, видно, его и угнал... — А Саввушку! —вскрикнула я и обомлела. — Не знаю! Истинный бог, не знаю. Как ушел, никакой весточки от него не было. Да и не думали мы: ни Плешков, ни я, ни Марька, что ты на охоту пойдешь с парнишкой. — Значит, и Марьку тогда ты надоумила послать меня за маралом? — Я. — А Аким? — Что Аким? Он ничего не знал. Свекор боялся, ^то он спьяну где- нибудь проболтается. — За что ж тебе было такое особое доверие? Олимпия передернулась и отвернулась. — Ну! Зашибу, если что-нибудь утаишь! — Жила я с ним. Через год, как свекровка умерла, он сам принудил. Говорил, если сын у него бракованный, дитя не может сотворить, так, мо жет, у него это еще получится... — Так, так...—едва выдохнула я, удушаемая ненавистью и отвра щением. В глазах потемнело, я уже подняла руки, чтобы схватить, уда рить, сделать что угодно, лишь бы этой твари не было рядом, чтоб не ви деть ее никогда. Но тут во мне что-то сломалось, ушло из души темное и жестокое. — Уходи. Уходи с моих глаз... Как только тебя земля носит... — Не уйду! Это еще не все... — Да что же еще-то ты могла напакостить, Иудушка ты моя в юб ке? А еще подружками были... — Андрей никогда бы не ушел от тебя к Марьке, если бы я ему не наговорила, что ты в тайге и потом с начальником милиции путалась. — Змея! Истинно ты змея подколодная! Оборотень проклятый! За что?! За что только ты изгалялась надо мной? — За Андрея... Он и до сих пор мне по душе. Поманил бы он после прихода с войны не Марьку, а меня, я бы за ним собачкой побежала, да кому я, пустоцвет, нужна... Тогда я и свела его с Марькой, чтобы хоть так из твоих рук его выцарапать. — Как же ты его упустила, когда он до ухаживания за мной к тебе добегивал? — От меня он добился своего и к тебе переметнулся. Сплоховала я, 93
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2