Сибирские огни, 1982, № 6
Тут и пожарные на конях с бочкою подоспели, принялись заливать огонь. Отходили мы с Надюшкой девочек, отпоили молоком. Марьку водой окатили, очувствовалась она. Мы приступили к ней с расспросами. Марь- ка твердила, как полоумная: — Не знаю! Ничего не знаю! Что вам от меня еще надо? Ничего не знаю! К нам вплотную протолкалась Олимпия, закричала: — Не верьте ей, бабы! Не верь, Василиса! Марька сама пожар сде лала. Она мне вчера говорила, что от такой жизни непременно либо уга ру в избу напустит, чтобы дитенков своих уморить, либо пожар устроит и сама вместе с ними сгорит! — Врешь, Олимпия! —взорвалась и я. — Не вру, Васа, на этом месте мне провалиться! Ты спроси у Марь- ки, кто ее самогонкой поил последнее время? — Кто?! —схватила я намертво Олимпию за руку. Олимпия ойкну ла, дернулась, да что толку, и выпалила: — Аким мой косошарый, вот кто, а расплата у Марьки одна! Не де ти, я бы ей давно красного петуха подпустила. Я ей про это и в глаза сказала, вот она сама себе и вынесла приговор, сама себя и решила списать. Я оглянулась на Марьку. Она плакала, жалко, забито плакала. — Поведем ее ко мне, Васа. Нельзя ей сейчас одной с детьми оста ваться, —шепнула мне Надюшка.—Дома-то у нее что сгорело, а нет, так водой пожарники залили. — А дальше-то что с ней будет? —отозвалась я Надюшке. — Вот и я про то думаю,—подошел к нам Иннокентий Семенович.— Правильно Надюшка предлагает. Сегодня Марина пусть переночует у нее, а завтра мы их в аймачную больницу отправим. Соберите их вещи, документы и все прочее, а дом —на замок. Детишки вон синюшные, пух лые, в чем только душа держится. Диву даюсь, как только они не задох нулись' Не жильцы они, все-таки, если врачи не уберегут, не спасут. На том и порешили. Люди постепенно разошлись. Надюшка, взяв обоих детей на руки, повела Марину к себе домой. Ушел и председатель, Вместе со мной осталась только Олимпия. — Ну, что тебе еще? —без зла, без особого раздражения спросила я ее. — Дак помогу. — Благодетельница...—буркнула я и направилась в дом собирать Марькины пожитки. Олимпия не отстала. Я перебирала вещи в сундуке, складывала их в узел. Олимпия вынесла в сарай на просушку Маринину постель, фуфай ку, пальтишко старенькое и полушубок. Прихватила она и новое Андре- ево пальто с вешалки, ц костюм, который я покупала еще в войну: — Это,—сказала я,—поклади Марьке в узел. — Зачем,—удивилась Олимпия,—Просохнут, заберешь. Не в фу файке же Андрею ходить, когда вернется? — А Марина? На что она будет жить с детишками в аймаке? А это —живые деньги! Долго ли такое добро по теперешним временам продать? Андреевы дети, пусть он их и кормит. — Сроду я тебя не понимала, Василиса, потому и тянулась в подру ги, но вот полжизни прожили, а так и не поняла! — Врешь, Олимпия, поняла... Только ты думала, что всегда и во всем твой верх будет, оттого и Надюшку поедом ела, надо мной изга лялась, как хотела. Марьку, свою вечную собутыльницу, чуть ли не живь ем вместе с дочками сожгла. Ты всегда как считала: какая у голи может быть правда? Помани булкой хлеба или ведром картошки в голодную пору, и конец их голодраной правде! Не проворуйся Аким, ты бы и в вой ну без горя и заботы прожила. Работу я не считаю. Какую добрую рус скую бабу работой устрашишь! Но прищучила тебя голодраная правда, ты и вовсе на зло и месть изошла. Андрей выставил меня на позор, а ты "92
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2