Сибирские огни, 1982, № 6

На что уж мудрый да все понимающий наш председатель, а тут с резьбы сорвался от такой моей просьбы и он: — За какие такие заслуги мы должны Сорокиной помогать? Ты помнишь, как Марька твоя — это Марька-то моя! — в войну работала? Помнишь, как она удирала из колхоза с заезжим охотником? Не будет ей нашей колхозной помощи! — Эх, Семеныч, Семеныч, почтенный отец наш... И ты стал сдавать! И тебя доконали зло, нужда и разруха! Я ведь не за Марьку хлопочу! Детишкам малым помощь нужна. Они ни в чем не виноваты. Они не выбирают родителей и не должны помирать с голоду из-за того, что отец и мать у них непутевые. Да и какая ни была б Марька, она ДЕ-ТЕЙ, ДЕТЕЙ, Семеныч, продолжение наше, будущее наше, на свет произвела! Я как хотела, да не могу! Умру я, кто после меня, что после меня оста­ нется? Пух, шкуры, мясо, которое я добываю? Про такое люди долго не помнят, хоть ты и стахановка, хоть всю грудь орденами увешай А так... Тут я не выдержала и разревелась, может, хоть у Андрея детки ос­ танутся, умными вырастут, родниться будут, внучатами порадуют... Потер тогда Иннокентий Семенович лобастую свою головушку, по­ чесал лысину да и согласился. Вырешили тогда Марине маленько муки, крупы, мяса. Большего в ту пору колхоз сделать не мог. Это сейчас колхозы и совхозы, почитай, все могут для людей, а тогда колхоз наш сам на ладан дышал. Ну и коли я принародно за Андреевых детей вступилась, самой те­ перь прятаться было стыдно. Собралась в другой раз по делам в село, взяла пяток рябчиков, пару зайцев, молока козьего кружков десять за­ мороженного и повезла Марьке. Во дворе у нее ни коровы, как бы ее сейчас-моя Комолка выручила, ни козы, ни овцы, в закроме — ни зернинки. Дров у нее и то только на месяц, а до тепла еще без малого полгода. От этого безжизненного запу­ стения у меня мороз по коже пробежал: о чем они с Андреем думали летом? На что надеялись? Приняла Марина мои подарки и уж так благодарила, так благода­ рила, что меня чуть не стошнило от ее унижения. С того дня я к ней больше не заходила: не могу глядеть на унижения человеческие. И кто раболепствует-то? Та самая Марька, которая в сорок четвертом году так разудало кричала на собрании, что война все спишет. Что осталось от той разухабистой Марьки? Ничего! Вместо меня теперь Амыр-Санаа завозил Марьке мои подарки. Что я еще тогда могла сделать? Правда, когда начался отел коров, я вымолила у Иннокентия Семеновича и правления разрешение на вы­ дачу Марине и ее дочкам по литру молока в день. Перебилась так Марина зиму, тепла дождалась, теперь ни детям, ни ей ничего не доспеется, думалось мне, да не по-моему вышло. Приехала я в мае, пятого числа, в село выпросить у председателя плуг, чтобы себе и Амыру на стоянке огороды вспахать, сижу, беседую с Иннокентием Семеновичем, вбегает Надюшка в кабинет: — Пожар, председатель! Марькина изба горит! Побежали мы, благо, что недалеко было — в самом деле, горит Марькина изба! Дым клубом изо всех щелей и дырок, огня, правда, еще немного. Люди сбежались, дивятся: странно как-то горит — изнутри? Кто переживает, а кое-кто и зубы скалит: догулялась, мол, тунеядка, допьянствовалась! — Где она сама? Дети где? —вскричала я. —- В избе, где еще! Дверь-то изнутри заперта! Подоспел Иннокентий Семенович, задыхаясь еще, распорядился: — Вышибайте дверь! Спасать детей надо! Люди добрые! Или вы ополоумели? И Марька ведь человек! Накрыли мы с Надюшкой головы фуфайками и кинулись в выбитую дверь. За нами парни увязались. Еще бы чуть-чуть и задохлись бы двой­ няшки, а Марька так и не проснулась бы. 91