Сибирские огни, 1982, № 6

ходить босыми ножками по травке твоей шелковистой, поваляться по жаркому песочку каракольскому, посидеть на моховом ковре твоем бар­ хатном, И всюду-то, всюду вести с собой за ручку милого Саввушку, да чтоб смотрели нам вслед Федюшка да Егорушка с папашей вместе* Но отсмотрели глазоньки сыновей моих на синь гор вышинную, на медноствольные кормильцы-кедры, на сосенки могучие, столетние. Не колоться их рученькам об акации таежные да шиповнички. Не прольют­ ся больше на их раскрытые русые головушки дожди горные, вольные, стенопадные. Не принесут они домой грибочков ядреных, златоглавых, не сыщут на радость матери ягодку брусничную или черничную. Все-все, до последней хвоинки, до желанного глоточка водички род­ никовой оставили они мне! Не потому ли так ласковы ко мне эти суро­ вые, далекие горы, эти жемчужные небеса, эти глухие таежные дебри и не теряющие меня тропинки? . Карындашик мой верный! Что ты все крутишься возле меня, что ты все ластишься? Неужто понимаешь, что нехорошо, ой, как нехорошо на душе у твоей хозяйки! Вон и Машка из лесу, заново явилась... Взрослая уж, жениха себе давно нашла, к весне мараленочка нам подарит, а все такая же шалов­ ливая да лакомка. Ох-ти, мнешеньки, и Амыр-Санаа, дорогой мой старичок, не уехал, оказывается, проводил Алтынай и вернулся. Ну-ка, пойдемте ему навст­ речу, как же нам честью на честь не ответить! — Что случилось, дедушка, что тебя задержало? Молчит Амыр-Санаа. Коня пустил попастись на полянку. На зава­ линку присел, закуривает трубочку и все молчит: гневается, значит. — Ругать меня будешь, дедушка? — Буду, Василиса, буду! Ты почему, бесстрашный охотница, стала такой курица? Почему Андрея пускала? Почему ему все отдала? — Ничегошеньки чужого мне не надо, дедушка. Все мое со мной осталось. — Не дури, Василиса! Андрей — твой! Корова —твой! Козы, кар­ тошка —тоже твой! Андрея крепко в руках держать надо было, Марьку судить нада! Андрей совсем сдурел и ты тоже, да? — Андрея-то я, может, и удержала бы... Сидеть бы при нем безот­ лучно пришлось, не надо было на стоянку без него ехать, сколько бы пришлось пережить позора от людей. А с позором-то какая любовь? Нет, так любовь не. удержишь. Нет, нет, это я сейчас только так говорю, а раньше ничего такого у меня в голове не было, беда меня всякого разума лишила. Обидно-то как, дедушка] Что ж это у меня за муженек такой, что ж это за любовь моя такая, что я и перед поганой Марькой защи­ щать ее должна? Он же муж! Отец троих сыновей! — Все бы люди рассуждали как ты, рай был бы. Сейчас нету рая и не скоро будет, значит, всем Андреям крепкий уздечка нада, а всем Марька — плетка, хороший плетка и дома, и среди людей. Тогда меньше горя будет. Иннокентий-председатель —власть, сельсовет —власть, по­ чему не идешь к ней? Почему она молчит? Аким Кривой карабчил кол­ хозный добро, народ не молчал, Аким тюрьма пошел. Народ заступился за Надюшка, больше Надюшка ни на кого не работает, не батрачит на Олимпия. Это справедливо. Почему Андрей к гладкий Марька бегал, все молчат? Выходит, всем хороший работник нада, хороший, чест­ ный, скромный человек — нет! Кто как работает, это всем знать нада, а что на душе у человека — никому дела нет! Такой людям рай не нада! Я поеду Кешка Самохвалову это скажу! — Не знаю, девушка, может, ты и прав, только не ходи никуда. Не­ спокойно на душе у меня, значит, и я в чем-то неправа. В чем вот толь­ ко, пока не знаю. Он Саввушкой меня попрекает, я и сама себя до сих пор за него казню. Он и за старших сыновей меня корит, что погибли, что я не научила их беречь себя. Он бездетным со мной жить не хочет, боится, что детей больше совсем у меня не будет, если до сих пор не понесла. Все это и погнало его к Марьке. 84