Сибирские огни, 1982, № 6

новения Саввѵшки, уехать в деревню. Я мотала головой, ничего не хо­ телось говорить. За меня Амыр-Санаа.объяснился: . — Никуда не пущу Василиса! Ей тут быть нада, с горами говорить- молчать, с тайга, с речка. Василиса любит тайг§, Василиса ее пони­ мает. Тайга ее скорей лечит, чем деревня. По себе знаю. Утешать мно­ го людей не нада. Плохо, когда много. Тогда много горя людям подавай. Зачем зря бередить душа. Помощника на окот Василиса и Шурка давай, председатель, эта другое дело. Проводили мы с Шурой председателя на следующее утро в Едиган да и потихонечку за дела свои привычные принялись. Вижу, тошно стало Шуре со мной. Обычно мы и дело делаем, и от­ дыхаем, и все говорим и говорим, а тут немота тягучая затаилась во мне. Какой Шура ни затеет разговор, нету во мне отзвука. Она уже и песни все перепела: и алтайские, и русские, которые мы чаще всего вместе пе­ ли, но и песни не стронули моего молчания. Чтобы не томить девчонку им, заповадилась я к речке ходить. Речка не живая душа, разговаривать с тобой разговаривает, а ответа не ждет. Как выдастся свободный час, я уж у речки сижу, и так-то изо дня в день. И май зеленый пришел, но не принес он мне никаких перемен. Уста­ ла я от себя и своих невеселых мыслей, а куда их деть—ума не приложу. Однажды на Егорьев день сижу возле речки. Вода вздыбилась, кло­ кочет—удалью весенней похваляется, камни ворочает. Вспомнились слова покойного батюшки: Егорий с водой, Никола с травой Быть, зна­ чит, нынче урожаю. День был теплый, но пасмурный, хмурый какой-то. Пришла из тайги Машка. Говорю ей: — Дура ты, дура! Я тебя выручила, а ты меня как отблагодарила? Разбрыкалась... Как я теперь с делами поправляться буду? Машка знает свое, тычется носом в колени, клянчит соли. Отогнала я ее от себя, принялась на реку глядеть. Горько подумалось: речка ты, речка! Бежишь ты, удалая, к другой речке, сольешься с нею, в обнимку к морю отправитесь, а меня тропинка жизненная опять к горю привела. И не одиночка, и не вдова, а все страдаю одна! Машка разобиделась, потащилась на солнцепек. Животные, они ведь людей хорошо понимают, только что сказать ничего не могут. И тут меня впервые после получения похоронных потянуло к людям. С горем со своим долго в одиночку не насидишься. Вон и Шуре со мной плохо стало, и Амыр-Санаа стал реже приезжать. Живое жить должно прежде всего, а не горе горевать только. Они всем, чем могли, помогли мне, пора и мне за ум браться. Встряхнуться бы как-то, в деревню бы на пару денечков, к Надюшке наведаться. Людям всегда надо быть среди людей, иначе они уж не люди, как ни оправдывают свой бирючий норов. Только подумала я так, что-то далеко промелькнуло в кустах. Вос­ прянула я, давай вглядываться в сторону стоянки Амыра —кто же, кро­ ме него, может ко мне пожаловать. Но нет, никого не видно в той сторо­ не. И на едиганской дороге никого... Ой, нет! Кто-то там на горе левее ручья шевелится? Была бы здорова, сбегала бы за биноклем в избушку, непременно сбегала бы... Каурка мой, видно, к ручью пить приходил... Посидела я, посидела да и запела, взывая к Андрею: Позарастали стежки-дорожки, Где проходили милого ножки, Позарастали мохом, травою, Где мы гуляли, милый, с тобою, О ком же мне теперь было петь и печалиться, как не об Андрее. Од­ ни мы теперь остались! Да и дождусь ли я и его? И будут ли у нас дети? Не каждой женщине после сорока удается их завести, а мне уж сорок три скоро... 75