Сибирские огни, 1982, № 6

—- Мороз ведь на улипе. Приедут ли? С ребятишками еще... — Ребятишки что,— говорю я,— они морозу не заметят. — На тебя, голодранца, похожи... — А что. Может, и похожи. Хорошо, коли похожи. — Ох уж, молчи! Она моет посуду и начинает чТо-то делать с тестом, вытащив его из кастрюли и дубася почем зря, шлепая его о стол. Так, наверное, и надо. Никогда я не мог понять этой премудрости. Кофе, конечно, взбодрил. Но кости все равно болят. Такая жара от печки после обеда разморила бы раньше до сна, а сейчас ничего. Все как-то легко. И черт с ними, с ноющими костями. Все равно легко и ново, и необычно как-то, вроде бы даже непонятно. Н о б ы л о э т о , уЖе было . — Дров надо принести,—говорит она. Я смотрю на аккуратную маленькую поленницу возле печки и го­ ворю: — Хватит, пожалуй. — Хватит... Тебе бы только нос на улицу не казать. К Новому году просохнут. Ты о них подумай, а не о себе. Нам уж что теперь... — Ладно, схожу. — И воды принеси... два ведра. — Принесу. Знаю я ее, знаю. Я сейчас уйду, а она в это время из своего тайни­ ка достанет бутылку настойки. А ведь искал я, бывало, этот тайник. Не нашел. Тут и прятать-то негде, а вот поди ж ты, не нашел. Хитра стару­ ха. Мне не очень-то и нужно. А ей каждая бутылка —сюрприз для кого- нибудь. Было время, когда для меня, а теперь —для них. Но немножко и для меня, чисто символически, потому что мне ее, эту настойку, не пить. Я толкаю тяжелую дверь, и клубы холодного воздуха, мгновенно превращаясь в пар, врываются на кухню. Воздух щекочет в носу. На мне почти новый полушубок, валенки, шапка, меховые рукавицы. Я выхожу в сени, закрываю за собой дверь. Да-а. Мороз на улице, видно, крепкий. Холодом обдает все лицо, сухой воздух перехватывает дыхание, пронза­ ет кожу тысячами мельчайших невидимых иголок. Выхожу на крыльцо. В руке ведро. Смотрю на юго-восток. Там сейчас должно взойти солнце. И что-то белесое уже красит горизонт блеклой краской. Рассвет. Да какой сегодня рассвет? Невидимое из-за тумана солнце нехотя покатится по горизон­ ту, словно боясь от него оторваться, чуть приподнимется на цыпочках в полдень, но тут же, устав, начнет неудержимо скатываться вниз. И это день? Самый короткий день в году. Туман как вода, как студень, как плотное вещество, которое можно резать ножом. И без всякого термометра ясно, что сейчас градусов под пятьдесят. Ничто не колышет воздух. Мороз выпарил из него влагу и разбросал, окутал ею деревья. И стройные сосны стоят с белыми ла­ пами ветвей. Ветви не видны, чуть проглядывают из тумана лишь сами стволы. Но мне не нужно видеть все. Многое я знаю и так. Я схожу с крыльца. Ведро позванивает в руке. Из окна кухни па­ дает свет, падает на десятилетнюю елочку, серебряную сейчас, взъеро­ шенную ледяными иглами, сверкающую инеем, маленькую и сказочную. Эта елочка для того, чтобы не рубить другие. В Новый год на ней поя­ вятся игрушки и свечи. Весело станет вокруг нее, а снег будет утоптан, утрамбован ногами веселящихся людей. Похрустывает иней под ногами, поскрипывает снег, тропинка ведет к колодцу, старательно закрытому теплым срубом. И следы новых не- подшитых валенок вокруг него. Не мои и не ее. Уже давно не шел снег. Все морозы и морозы. От этого и скрипит дом. Ведро, привязанное нацепи, приходится бросать вниз несколько раз, чтобы пробить ледок, который все-таки образовался в коло'дце. Он не толст, он тонок. И я несу в дом ведро воды, в котором позванивают 59