Сибирские огни, 1982, № 6
А потом я ослеп и увидел мир глазами Маркиза. Вот ведь что интересно. Люди и собаки смотрят на одно и то же, а видят совершенно разное. К примеру, Маркиз совершенно не восприни мал изображения на экране телевизора. Ящик с ножками он видел, что бы не натыкаться на него, но и только. И дело тут вовсе не в том, что зрение у него было менее инерционное, чем у меня. Кадры телевизион ного изображения не мелькали для него, не складывались в осмыслен ную картину. Нет, они просто для него не существовали. Так же, как не существовали картинки и фотографии. А вот своим отражением в зерка ле он интересовался, подолгу смотря на него, обнюхивая стекло, пы таясь заглянуть за него. И меня в зеркале видел, понимал, что это именно я и в то же время не я, исподлобья поглядывал то на меня живого, тона мое отражение в зеркале, вздыхал и о чем-то думал. И вот мы с ним заворачиваем Эа угол дома. Я вижу его, этот угол, размытый, колеблющийся, серый. И яркое пятно на нем, там, где какая- то соседская собачонка оставила свою метку. Метки все разные. Цвет ные — не цветные—не поймешь. Я различаю и фигуры случайных прохо жих, если они попадают в поле зрения полуослепшего Маркиза. И почему я не смотрел его глазами, когда он был молод? Что за мир открылся бы мне? Я предполагаю, что Маркиз хорошо видел то, что его интересовало. Знакомых моих, собак, птиц и зверей в лесу, деревья, кусты, траву. То, что имело смысл в его жизни. Лужи вот он сейчас не замечает, поэтому и я шлепаю по лужам. Но это не страшно. Хуже, что он почти не видит (и не видел!) машин. Вообще-то он их как-то чувствует, но относится к ним с пренебрежением, считая, что всегда успеет проскочить перед но сом каждой. Благополучно перейти улицу —для нас самое сложное. Де ло в том, что через улицу я всегда водил его на поводке, я руководил им, не оставляя ему самостоятельности. И он привык к этому. Холодно, сыро, неуютно. Я вслушиваюсь сквозь тоскливый шум дож дя, пытаюсь определить, далеко ли от нас троллейбус или автобус. Хо рошо, что слух у меня почему-то обострился. Хорошо- Раньше, когда я еще мог читать книги, Маркиз иногда подходил ко мне и обнюхивал книгу. Маркиз, говорил я ему, ты ничего в книжках не понимаешь. Ни-че-го! Он старательно обнюхивал книгу и, по-видимому, все же извлекал какую-то информацию, потому что иногда весело пома хивал хвостом, инбгда чихал или недовольно пятился. Но ведь всего, что было в книге, он не мог воспринять. В принципе! Маркиз, говорил я ему, вся жизнь мимо тебя проходит. Ничего ты не понимаешь, ничего. Что мешает тебе? Хотя... тут все ясно. У тебя не развита вербальная по ловина мозга. Левое и правое полушария твоего мозга одинаковые. Ты не можешь мыслить словами, как я. Ты, наверное, мыслишь только образа ми, картинами. Да и я часто мыслю образами, сознательно не стараясь переводить их в слова, потому что при этом в них что-то теряется. А с другой стороны, ведь ты понимаешь много слов. И пусть некоторые люди говорят, что ты воспринимаешь не их смысл, а лишь эмоциональ ную окраску, что это, мол, рефлекс. Вы сто раз произносите слово «гу лять», подкрепляя его соответствующим действием, и Маркиз на сто пер вый раз после произнесения этого слова начинает нетерпеливо повизги вать. Я уверен, что на самом деле все гораздо сложнее. Маркиз отлично понимает и смысл слов. Стоит только посмотреть на него, когда он что- нибудь напроказничал, не съел вовремя свою кашу, например. В это вре мя с ним можно говорить суровым тоном о погоде. Эмоциональная ок раска голоса хозяина его не обманет. А можно ласково спросить, почему это он не съел свою кашу, даже не употребляя это «знакомое» слово. Маркиз все поймет и начнет скулить, ложиться на пол, повизгивать... Или слово «лыжи». Пока на улице нет снега, это слово на него не дейст вует. Он, конечно, встрепенется, поднимет голову, внимательно, посмот рит на меня и тут же свернется клубком, недовольно запыхтит. Он явно обижен, потому что знает, что ни на каких лыжах я сейчас не могу пой ти. Может быть, даже он считает меня глупцом или обманщиком. Не 50 к
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2