Сибирские огни, 1982, № 6

стого, симпатичного и сказала: вот у нас и овчарка! Эту «овчарку» она купила у какой-то старухи, которая продавала щенков возле магазина. Никакая это была не овчарка, а обыкновенная дворняга, метис, по­ месь овчарки с лайкой. Плебей, одним словом. Но он привел в такой во­ сторг всю нашу семью, так смешно переваливался с боку на бок на коро­ теньких еще лапках, звонко лаял и уже чего-то требовал, что мне тут же стало ясно: у нас появился новый член семьи. Да и потом, подумал я, какая разница: овчарка это, дворняга или дог? Ведь люди, может, и вы­ бирают себе собак по породе, но уж любят-то их просто так. Смотришь, и спина прогнулась у иной собаки, и лапы задние саблевидные, рахит, да и только, а хозяин взахлеб рассказывает, какая она красавица да ум­ ница. Плебею единодушно дали кличку «Маркиз». Он вырос сильным, своенравным, себе на уме, иногда даже просто шкодливым. Но послед­ нее с возрастом прошло. Утром и в обед я водил его на этот пустырь. А по вечерам мы часто уходили в лес. Никогда ранее я не предполагал, что на свете существует столько пород собак. Овчарок и лаек на «ипподроме» было большинство. Но сю­ да водили исеттеров, английских, ирландских и шотландских, спаниелей и коккер-спаниелей, догов и боксеров, пуделей и драт-хаартов, эрдель- и фокстерьеров, болонок и даже русскую псовую борзую. Владельцы со­ бак да и сами собаки обычно держались группами, благо места-то вна­ чале было предостаточно, большие собаки отдельно, средние и малень­ кие—тоже. Были и необщительные, гулявшие где-нибудь в сторонке. И только молодняк держался вместе, независимо от роста и породы. И смешно было смотреть на борзую, игравшую со спаниелем, или на до­ га, пытавшегося догнать юркую болонку. Маркиз относился к овчаркам, догам, боксерам и доберман-пинче­ рам настороженно, но с достоинством. Вздыбивал загривок, глухо вор­ чал, движения его становились замедленными, напряженными, в любое мгновение он мог взорваться. Драки между собаками все же происходи­ ли, хотя, слава богу, не так уж и часто. Октябрь. Самое слякотное время. Земле уже не нѵжна влага, а дождь все льет и льет. Деревья голы, трава умерла. Но трижды в день в любую по­ году мы ходим с Маркизом на этот пустырь. Я-то уж мог бы и не ходить. Есть кому заменить меня. Но я сам хочу так. Я беру в руки поводок с ошейником, говорю- Маркиз, пошли гулять! Маркиз поднимает голову. Он спал. Он сейчас очень много спит, вздрагивает во сне, рычит, повиз­ гивает, дрыгает лапами. Собачий сон. Маркиз поднимает голову и по­ слушно сползает с дивана, покорно стоит, пока я застегиваю ошейник. Маркиз, ведь мы же гулять идем! Гулять! Он смотрит на меня своими странными собачьими глазами. Он все понимает. И в этих глазах что- то есть. Что-то есть непонятное для меня, еще не человечье, но уже и не звериное. Я все хочу разгадать тайну его взгляда. Сейчас уже, конечно, по памяти, потому что я... Скажи, Маркиз, о чем ты сейчас думаешь? Но Маркиз молчит. Он немного оживляется, когда я деланно веселым тоном говорю: сейчас мы гулять пойдем! На ипподром! Он знает,“что тарное ип­ подром. Он знает много слов. И понимает он не интонацию, а именно смысл слов. Но сейчас он просто устал. А когда-то, лет пятнадцать назад... Я еще очень хорошо помню, как в первый раз понес его на руках, как опустил на траву, молодую, свежую, мокрую от недавнего дождя, как он ошалел, испугался, потом взвизгнул от восторга, затрясся, при­ ник к земле, вскочил, неуклюже отпрыгнул, а потом побежал, смешно, потешно, нелепо. Это и бегом-то нельзя было назвать. И тут же втянул в себя воздух, фыркнул, потянулся носом к траве, что-то узнал и поко­ вылял уже более целеустремленно, что-то открыв для себя в этом новом для него мире. И с тех пор не уставал открывать. \ сейчас он устал. Сейчас просто н у ж н о идти. Таков распорядок нашей жизни. И он это знаеі, Я открываю дверь, пропускаю Маркиза 48