Сибирские огни, 1982, № 6

нкшяиошй палки Сергей Сартаков. Свинцовый монумент. Роман. «Огонек», 1980, № 34— 51. Новый роман Сергея Сартакова, писателя, мыслящего глубоко и философски заост­ ренно,— о художнике, нашем современнике. О реализации его таланта и становлении творческой личности. О развитии его души, без чего немыслимо и само полноценное су­ ществование художнического дара. Андрей Путинцев, главный герой романа, прожил внешне, казалось бы, обычную жизнь. Юношей в тихом районном городке работал маляром, учителем рисования, по­ том служба в армии, война, тяжелое ране­ ние, творческие искания и первые успехи на художественном поприще, наконец, призна­ ние и заслуженное положение в мире ис­ кусства, и вдруг —нелепая смерть в расцве­ те сил. Были, конечно, горести, разочарова­ ния, невзгоды,— смерть старшего брата Мирона, затем —отца, неудавшаяся первая любовь, на всю жизнь отравившая веру в это чувство, бытовая, личная неустроен­ ность, однако в первом приближении судь­ бу Путинцева можно было бы считать не изобилующей яркими драматическими собы­ тиями. Но за этой биографической канвой — путь художника, его другая, творческая жизнь... Много замечательных людей встретилось А. Путинцеву на его пути живописца: ар­ мейский комдив сразу же 'обратил внимание на талант молодого солдата и до самой сво­ ей гибели помогал Андрею, чем мог; мно­ гим обязан Путинцев и фронтовому другу Янишу, и Ирине Себельниковой, организо­ вавшей его первую выставку. Однако видимость благополучия, как пра­ вило, обманчива в судьбе художника, а бес: препятственность движения подлинного та­ ланта —иллюзорна. Об этом совершенно справедливо заметил знаменитый русский художник Н. Н. Ге: «Обыкновенно смотрят на искусство, как на что-то очень светлое для самого художника и для тех, для кото­ рых он работает; как будто не подозрева­ ют всего того, что сопровождает жизнь ху­ дожника во время этих розысков и отыски­ ваний... Когда встречаешь мысль о том, что искусство дает какие-то необыкновенные радости, делается как-то странно. Точно творящие это не видят, кто создает это ис­ кусство и какими усилиями оно достига­ ется». Именно это диалектическое противоречие видимого и глубинного в душе художника, внешней оболочки его бытия и внутреннего, духовного мира С. Сартаков и стремится пе­ редать в романе «Свинцовый монумент». С первых же самостоятельных шагов Пу­ тинцева его талант сталкивается с понима­ нием целесообразности, необходимости за­ дач сегодняшнего дня, решение которых дает ощутимый результат. И Андрея посто­ янно страшит это (опять же заметим — ви­ димое!) противоречие. Оттого и талант свой долгое время он искренне считает далеко не главным в жизни, пытая", быть полезным обществу как-то актуальнее. Только во время войны Путинцев ощуща­ ет, наконец, что его художественный дар полностью согласуется с задачами дня. Пу­ тинцев в эти грозные годы постоянно носит в сердце слова своего комдива генерала Зыбина, ставшие для Андрея программой; «Ты можешь и ты обязан изобразить страш­ ную правду войны, обостряя у людей чув­ ство ненависти к врагу». Он работает как одержимый: тысячи рисунков, этюдов, на­ бросков сделаны им. Его работы появляют­ ся во фронтовых газетах, его рисунки ходят по рукам на передовой, и Андрей воочию убеждается в необходимости своей вечной, жизненной работы для сегодняшнего, обще­ го, главного дела. И естественно, что после победных зал­ пов перед Путинцевым, натурой цельной и бескомпромиссной, встает вопрос: «Что мо­ жет и что должен делать он, лично он, что­ бы зажили глубокие раны на теле родной земли?». На фронте было проще. Там «от него нетерпеливо ждали новых рисунков. Кто и почему теперь будет их ждать? Что станет он теперь рисовать?». Чувство глубокой ответственности за свое предназначение, чувство причастности к судьбам страны стало определяющей чертой Путинцева-художника и Путинцева-гражда- нина. Оно родило в нем и высочайшую тре­ бовательность к самому себе, и, как резуль­ тат этого,— постоянную неудовлетворен­ ность достигнутым. Гражданственный, социальный выбор тес­ но сопряжен у Андрея с выбором эстети­ ческим. Ему блестяще удается живая при­ рода, большой успех принесли военные ри­ сунки и картины. Но выбор Путинцева максималистичен как в жизни, так и в ис­ кусстве. Он не может довольствоваться только тем, что дается ему не на пределе возможностей. Есть у него великая мечта — проникнуть в тайну движения, передать ее на холсте. И снова мучительные сомнения, малозамет­ ные за ровно текущей внешностью жизни — «как вложить «тайну движения» во всех ее проявлениях в один кусок полотна?» И тут 171