Сибирские огни, 1982, № 6

шая. О чем;то спрашивал Анатолий Ульяно- вич, что-то отвечал Леонид Иванович, но их голоса тонули, как капли в воде, Антонов выпрыгнул из машины и про­ шелся по полянке. Всюду готовыми буке­ тами подснежники: здесь синий, там белый. Пестрая бабочка, покружившись, полетела в глубину леса, Антонов долго следил за ней, пока она не истаяла в фиолетовом мра­ ке. «Рай,— подумал Антонов.—Ничего больше не хочу, ничего не желаю». Только ли картина природы перед нами? Нет, конечно. Мы в каждой фразе чувству­ ем душевное состояние героя, понимаем: что-то в нем изменилось, стронулось, затре­ петало, хотя он и сам еще не ведает, что это такое. В данном случае такое «наваждение» на­ ходит на молодого ученого Антонова, героя рассказа «Плачут глухари». Горожанин до мозга костей, весь углубленный в свои слож­ ные научные проблемы, он и не заметил, как оказался в плену у природы. И не только у природы. Здесь, в тайге, куда приехал Ан­ тонов с друзьями поохотиться, он познако­ мился с дочерью егеря Варей. У Антонова и в мыслях не было поухаживать за Варей, увлечь ее. Он, наоборот, всей душой болеет за шофера Костю, видя, что тот всерьез за­ интересовался девушкой. Однако судьба все перестраивает, вернее сказать, все ставит на свои места. Варя влюбляется в Антонова и первая признается ему в своем чувстве. Происходит это уже в городе, когда Анто­ нов вроде уже и забыл о своей вылазке на Охоту, о встрече с девушкой. Забыл? Нет, он просто плохо еще знал себя, свою душу. Это только разум его, его «рацио», озабоченное разными научными экспериментами, конфе­ ренциями, семинарами, отключило на время эмоциональные центры, заглушило воспоми­ нания о той поездке. Но душа-то все пом­ нила и лишь ждала случая, когда снова нахлынет это наваждение. Рассказ, как видим, довольно прост и по сюжету и по мысли своей. Он — о том, как физик превращается в лирика. Он утвержда­ ет ту вечную истину, что человек по-настоя­ щему живет, лишь когда жива его душа, когда хранит она в себе потребность в люб­ ви, жажду любви. Истина пусть и немудре­ ная, но ведь каждый доходит до нее сам, собственным сердцем, по-своему. Это всегда ново, интересно, это всегда —откровение, потому как откровение и воспринимаешь поэтичный рассказ В. Сапожникова «Пла­ чут глухари». Да, многие рассказы В. Сапожникова о любви по-настоящему поэтичны, исполнены глубокого смысла. К сожалению, этого не скажешь о его пер­ вом крупном произведении —повести «Сча­ стливчик Лазарев». Она —тоже о любви, о любви несчастной, драматической. Главная сюжетная предпосылка повести очень и очень напоминает (а по сути повто­ ряет) то, что произошло в рассказе «Летняя метель». Как там, так и здесь — налицо чет­ кое распределение ролей: с одной стороны — опытный совратитель, с другой — наивная, доверчивая девушка. Как там, так и здесь писатель разоблачает современного донжуа­ на, обрушивая свой благородный гнев на тех, для кого нет никаких моральных запре­ тов, кто возводит в культ чувственные удо­ вольствия, не гнушаясь в средствах, разла­ 160 гает, растлевает других. Вся разница лишь в том, что в «Летней метели» перед нами в лице Санарова действительно представало явление серьезное, достойное разоблачения. Там — незаурядная личность, человек, кото­ рый, обладая недюжинными способностями, умом, обаянием, растрачивал себя попусту. Там —действительно своего рода Печорин XX века, который, не щадя себя, не щадил и других, который даже в низости и подло­ сти своей выглядел красивым и обаятель­ ным,—этим он и опасен и страшен. Именно недюжинность, оригинальность, нестандарт­ ность характера главного героя и придали самому рассказу серьезный, глубокий смысл. Здесь же, в повести «Счастливчик Лазарев», объект разоблачения настолько мелок и нич­ тожен, что для выведения его «на чистую воду» не то что повести, даже рассказа, по­ жалуй, многовато. Вот как живописуется «совратитель» Саша Черных и его «свита»: «В дверях стояла пестро одетая компа­ ния молодых людей во главе С кудрявым блондином в шелковой рубашке. Четверо парней и очень красивая девушка в цвета­ стом брючном костюме. У одного из парней, скуластого азиата, за спиной была гитара. Молодые люди громко разговаривали, смея­ лись, словно зашли в молодежное кафе, а не в солидный ресторан Дома ученых. Грива­ стый «гидальго» с закрученными усиками толкнул в бок перетянутого широким шел­ ковым ремнем танцора, и они заулыбались. Рассмешила их загорелая, дынного цвета лысина молодого человека, читавшего газе­ ту. «Уж, не цыгане ли нагрянули, которых обещала Женька?» —подумал Сурен. Чер­ новолосая красавица и парни, видимо, были свитой кудрявого блондина, который стоял в дверях, бесцеремонно разглядывая публи­ ку за столиками. У него было по-девичьи капризное лицо, бледное, чернобровое». Тут не надо даже напрягать память, что­ бы вспомнить, сколько уже подобного рода «героев» было выставлено на всеобщее обо­ зрение, обличено, пригвождено к позорному столбу в произведениях почти всех видов искусства. Достаточно вспомнить таких, пер­ сонажей, как Аркадий Растворов из романа А. Андреева «Рассудите нас, люди» или Сергей Перевалов из ранней повести М. На­ заренко «Ветка от доброго дерева», чтобы убедиться, что В. Сапожников лишь обря­ дил в новые одежды фигуру, давно уже вы­ шедшую из моды. Не спасла В. Сапожникова и попытка придать своему повествованию в некотором роде эпическую широту. Словно почувство­ вав, что одной лишь истории «соблазненной и покинутой» для повести маловато, автор решил присовокупить к этой истории еще несколько побочных линий. Однако главы, рассказывающие историю сложных взаимо­ отношений Женькиных родителей и их дру­ га юности Ивана Никитина, равно как и производственные «вставки», плохо согла­ суются с главной сюжетной линией, кажут­ ся чем-то вроде «повести в повести». Да и внутри этих глав также находится место для нарочитости и заданности. IV Как видим, первая повесть В. Сапож­ никова не стала сколько-нибудь заметным