Сибирские огни, 1982, № 6
ный сочувствия, участия. Но В. Сапожников сразу же отмеривает солидную дистанцию между собой и своим героем-рассказчиком. Из первых же признаний и откровений Ар кадия, из самого тона, каким он повествует о случившемся, становится ясно: перед на ми злопамятный, мелочный эгоист, никогда не упускающий своего шанса. В особенности, если этим шансом является возможность отомстить недругу, сделать ему подножку. Прочитав письмо, он не спешит поделиться новостью с другими сотрудниками редакции. Он сообщает о нем лишь парторгу Алексею Столбову. При этом Аркадий руководству ется здравой, в общем-то, мыслью: девчон ка, Написавшая такое отчаянное письмо, все равно не отступится, не успокоится, и «грех» Санарова рано или поздно станет до стоянием гласности (как показали дальней шие события, опасения эти полностью под твердились)... И, видимо, не было бы ника ких оснований строго судить Аркадия, если бы он не сделал еще одного хода, оказав шегося роковым. Аркадий снял копию с письма Неты Щегловой, Чтобы При случае показать его ЛоЛе. Как оценить этот Посту пок? Подлость, низость? Безусловно. И все- таки В. Сапожников не торопится карать своего героя «высшей мерой», пытается его понять. Во всяком случае, он Показывает его как человека, глубоко страдающего, у которого На сердце своя боль, свои пережи вания, у которого, наконец, есть свое право во Всем разобраться, поставить В отношени ях с Лолой все точки над «і». Другое дело, что для выяснения о+ноШеНйй средства бы ли избраны не самые честные. Но опять же толкнула Аркадия На этот шаг Не расчеТли- -вая подлость, а Искреннее заблуждение, желание сделать все как лучше. И мы ни сколько не сомневаемся в Искренности страданий Аркадия, когда он возвращается домой после разрыва с Лолой. «Вот и все»,—думал я, как в тумане. В душе была пустота, усталое равнодушие. Хотелось упасть где-то на газоне Под дере вом, свернуться клубком и заскулить по-со- бачьи, заплакать. Теперь-то я понимал, ка кую жестокую и бессмысленную экзекуцию совершил над Лолой. Час назад, обнимая меня, она не лгала, что любит меня. Люби ла, старалась любить, но Лола сама не знала, что старая любовь сильнее ее самой. Ревность в одно мгновение раздула ее, ведь плакала она бессильными, ревнимыми слеза ми. Ну что ж, письмо Неты, вся эта история оказалась пробным камнем, и он ударил без промаха,—миражи исчезли, мы оба в одно мгновенье прозрели...». Вот это стремление «проявить» своих ге роев до конца, познать их до донышка — не только через их поступки, но и через их самые сокровенные помыслы и побуждения — этот психологизм и делает «Летнюю ме тель» произведением по-настоящему емким, многозначительным, с глубоким внутренним подтекстом. Может быть, не стоило только В. Сапож никову слишком увлекаться таким приемом, как монолог героя. Порой автор как будто не доверяет читателю, боится, что поступок героя будет воспринят не так, как это долж но быть согласно замыслу. И тогда в уста героя вкладывается целое программное за явление, где собрано буквально все, что со ставляет суть данного персонажа: и его фи лософия, и жизненные принципы, и нравст венные убеждения, и его отношение к дру гим героям. Но, как ни странно, именно в этих заверениях чувствуется фальшь, наиг ранность. Если попытаться одним словом опреде лить главное достоинство рассказов В. Са пожникова о любви, то сразу приходит на ум слово «поэтичность». Казалось бы, опре деление само собой разумеющееся, в чем-то даже тривиальное. Ведь любовь и поэзия — понятия нерасторжимые, что доказывает нам весь опыт мировой литературы. И не будучи поэтом в душе, нельзя даже прика саться к этой вечной, трепетной теме. Увы, прикасаются... Критика наша уже не раз пи сала, что в последние годы появилось нема ло произведений о любви, написанных на ремесленническом уровне, произведений, где любви, как таковой, и нет, где по выраже нию критика Ф. Кузнецова, все сводится к клубничке, к «легоньким романчикам». К счастью, В. СапожнИков-ноВеллисТ оказался за пределами этой «Моды». Боль ше того, многие его рассказы, написанные в 60—70 Годы, являют собой разительный контраст тем «клубничным» сочинениям, о которых писал Ф. Кузнецов. Разумеется, и у В. Сапожникова встречаются герои нечи стоплотные, легкомысленные, Ищущие в любви лишь чувственных удовольствий (че му наглядное свидетельство —та же «Лет няя метель»), но в его новеллах всегда есть главное —поэзия высокого, прекрасного, че ловеческого чувства. В. Сапожников умеет показать зарождение этого чувства, умеет .передать те мимолетности, те искорки, от которых вся душа человека как бы озаряет ся изнутри. Причем писатель далеко не всегда стремится «залезть» в дуШу героя, перево плотиться в него. Зарождение любви он по казывает обычно через внешние проявления, через то, как реагирует герой на окружаю щий мир. И здесь, разумеется, не послед нюю роль играет природа, которая, никогда и нигде не является у В. Сапожникова толь ко фоном, живописной декорацией. Она всегда как бы часть души его героя. Она как бы впитывает, вбирает в себя самые тон чайшие переливы его настроений и пережи ваний и выражает все эти оттенки своей бо гатейшей Палитрой. «Пугливая ЛесИая дорожка шуршала про шлогодним листом. Обогнув болотгіну с лохматым кочкарником, она перебралась по трухлявому мостику через ручей, сверкав ший в густой дреме прошлогодней Крапивы. И Мостик, и колеи дороги усыпаны острыми коготками расклюнувшихся осиновых почек. Вдруг донесло медом: в нйзийке нежились под солнцем желтые шары цветущего таль ника. Машина то Петляла По лесу, То из яр кого солнца вдруг ныряла в Прохладную сосновую ТеНЬ, будто ОйусКаЛась в зеленую бездну. В колеях воДа, всюду на дороге лужи, и даже Издали видно, Что ОНИ чистые, Нему- ченные. Какая-То птичка летела впереди ма шины, будто показывая дорогу: подождет возле лужицы, Тлядя на приближающийся «газик», потом вспорхнет и ПоЛетгіт, мель кая среди деревьев. Вдруг вынырнет из по лумрака леса Пень, похожий на Присевшего зверя, и, как в детстве, обдаст первобытной жутью... Костя выключил мотор. ТишиНа подступила ближе,— глухая, завораживаю- 169
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2