Сибирские огни, 1982, № 6

Василию, но особенно заинтересовали его некоторые факты из прошлой жизни нового знакомого. Родился в Тюмени, рано осиро тел, мать умерла, отца не помнит. Все схо дилось! Именно в Тюмени и бросил когда-то Шубин больную, уже по сути обреченную на смерть жену с маленьким сынишкой. Нет, В. Сапожников не поддается иску шению сделать нас свидетелями Мелодра матической встречи отца и сына на общих нарах. Но —удивительное дело —когда чи таешь эту сцену ночного задушевного разго вора двух осужденных, невольно заража ешься волнениями и переживаниями Васи лия Шубина, жадно слушающего рассказ своего полуоднофамильца и боящегося и вместе хотящего, чтобы Овод оказался его брошенным сыном. И, право, мы бы даже осо бенно не изумились, если бы это так и ока залось, но самое главное —Шубин поверил в возможность такого исхода, и именно это больше всего и потрясло его и заставило прислушаться, наконец, к голосу собствен ной совести. Пусть Пашка Шубников не его сын, но он вполне мог быть и его сыном, и значит, вся ответственность за то, что Паш ка стал уголовником, легла бы на него, Шу бина. Однако мы, читатели, прекрасно пони маем: даже в данном случае на Шубине ле жит немалая доля вины и ответственности. Ведь в своей прошлой «вольной жизни» Ва силий Шубин был законченным рвачом, де лягой, и в качестве такового имел немало двойников. С одним из этих двойников встретился в свое время Пашка Шубников, и встреча оказалась для него в полном смысле роковой. «Он дачу строил, Гуревич этот, а нас огольцов — мы из ремеслухи только что вылупились — привел в свой сад-огород, заставил вкалывать на себя. Ко мандовала нами его баба, горластая выдра, она ругалась матом и посылала нас воровать шифер. Васек был мальчик вежливый, ска зал, что материться, ворбвать и эксплуати ровать нехорошо, повернулся и пошел до мой в общагу. Мы за ним. На другой день Гуревич уволил Васька по позорной статье и пинками вышвырнул из конторы». Пашка вступился за друга, потребовал, чтобы на чальник извинился перед Васьком, и, когда тот отказался и стал оскорблять самого Пашку, тут уж парень не стерпел: «ударил в нахальную ощеренную рожу, сплющил, смял ее, до того была она мне противна, не навистна... Забрали меня, а через неделю суд. Машинистка и бухгалтерша показали, что я кастетом избивал начальника, а ребят заставлял держать его». Ох, как напоминает этот начальник уча стка Гуревич бригадира Шубина! Тот же цинизм, та же неразборчивость в средствах, то же умение урвать и замести следы, а в случае, если кто встанет на пути,—смять и раздавить. Сам Шубин, разумеется, еще да лек от таких обобщений, но его уже что-то гнетет, какой-то внутренний голос уже под сказывает, что все случившееся — и в том числе встреча с Пашкой —есть справедли вое возмездие, наказание за все его прошлые грехи и темные, бесчестные дела. Это еще, конечно, не нравственное возро ждение, не духовное исцеление, но мы ве рим, что Шубин должен и воскреснуть и воз родиться. Ради новой, настоящей, вольной жизни, которая до этого проходила мимо него Икоторая теперь для него стала глав 158 ной целью и всем смыслом его существова ния. В. Сапожников-рассказчик никак не мог обойти в своем творчестве и так называемых «вечных тем». Удивляться тут, в общем-то, нечему. Что это за новеллист, который не пишет, скажем, о любви? Жанр новеллы в мировой литературе потому и расцвел столь пышно, что писатели всегда обращались к этой самой сложной и тонкой сфере челове ческих взаимоотношений. Вспомним: именно новелла подарила нам такие шедевры, как «Кармен», «Дама с собачкой», «Гранатовый браслет», «Митина любовь»... В какой-то степени писатель еще В «Рассказах старши ны Арбузова» коснулся темы любви, но все- таки в основном это были рассказы о войне. Совсем другое дело —рассказы, созданные в 60—70 годы. Вот один из них —«Летняя метель». В ос нове его вроде бы банальная мысль о том, что любовь — нелегкое испытание, которое не каждому дано достойно выдержать. И на чинается рассказ тоже с банальной, в общем- то, истории. В редакцию молодежной газеты приходит письмо. Автор' его — некая Нета Щеглова из далекого села Весловки —при знается в Любви редактору Георгию Сана рову и сообщает, что ждет от него ребенка. Оказывается, будучи в командировке, Сана ров познакомился с девятнадцатилетней про стушкой, совратил ее и уехал, забыв на дру гой же день о своем «приключеньице»... Еще одна история о «соблазненной и покинутой?» Нет, все оказывается намного сложнее. Дело в том, что первым знакомится с посланием Неты Щегловой Аркадий Целищев, завотде лом писем, с которым у Санарова очень не простые отношения. Как признается Аркадий, от лица которого ведется Повествование, он всю жизнь был «первым визирем», верным оруженосцем Санарова. «Мы прожили рядом с ним многие годы, почти всю сознательную жизнь. Учились в одной школе, в одних классах, вместе работали на комсомоле, те перь —в одной газете. Но так уж получает ся, Георгий —всегда мой начальник, даже в школе он ходил старостой класса. Продви гаясь по служебной лестнице, он всюду та щит за собой и меня, уверяя, что человек я талантливый, работник редкий, незаменимый. Никакого таланта у меня нет, я-то даю се бе в этом отчет, но делаю вид, что верю лжи Санарова,—пусть ему кажется, что он по стиг мою ахиллесову пяту». По странному капризу судьбы, и женщина, которую любит Аркадий и на которой он собирается же ниться, тоже, как и место службы, досталась ему «из рук» Санарова. Лола — тоже одна из жертв его многочисленных увлечений. И хотя та история случилась давно и как будто все уже поросло быльем, Аркадий по нимает, что тень Санарова до сих пор стоит между ним и Лолой. А тут еще это глупое любовное письмецо, которое невольно вер нуло Аркадия к прошлому, заставило его вспомнить, что его Лола вот так же по палась когда-то на удочку Санарова... Тонко, с глубоким проникновением в ду ши своих героев распутывает В. Сапожни ков этот «двойной» любовный узел. Рассказ, как уже отмечено, ведется от первого лица, и, казалось бы, самым логичным для автора было бы отождествить собственную позицию с позицией рассказчика. Тем более что, по всем данным, Аркадий — человек, достой-