Сибирские огни, 1982, № 6

В «Красном факеле» спектакль «Между ливнями» поставил К- С. Чернядев. В отли­ чие от обобщенных красок маяковцев здесь присутствовал яркий жанровый рисунок в исполнении «колеблющихся» и контррево­ люционеров. Значительное место в спектакле занимала конфликтная ситуация Гуща —Тата Нера- дова —Рилькен. Роли эти были поручены прекрасным актерам И. Полякову, А. По- кидченко, А. Беляеву. Яростную одержи­ мость Гущи, его всеобъемлющую страсть к Таське-Боцману Поляков акцентировал на­ столько сильно, что вторая, социальная, сторона образа, его борьба за «свободные Советы», без Ленина и коммунистов, отхо­ дила на второй план. Мучительно пережи­ вал «падение» Таты, ее уход к «клешни- кам» лощеный Рилькен •—Беляев. И эта любовная линия подавалась сильно, стано­ вилась одной из ведущих. Но самым слож­ ным образом спектакля- Чернядева, вокруг которого завязывался конфликтный узел, представала, конечно, сама Тата. За внешней бесшабашностью, безудерж­ ной веселостью и разухабистостью Таськи- Боцмана зрители очень скоро могли разгля­ деть сложную, мятущуюся натуру человека «на перепутье». Одной из самых вырази­ тельных в спектакле была сцена смерти Таты. Погибая от пули Гущи, она, со­ всем было позабывшая нормальную речь ци­ вилизованного человека, вдруг, грассируя, произносила последние свои слова по-фран­ цузски. Мы нарочно более подробно останови­ лись на облике спектакля в целом, чтобы яснее определить роль и место, которое за­ нял в нем образ Ленина. Н. Ф. Михайлов оказался в чрезычайно затруднительном по­ ложении: его роль оказалась вне централь­ ного эмоционального конфликта спектакля. Появления Ленина зритель не ждал, как не ждал и его решений, которые бы стали поворотными в событийном течении спек­ такля. И несмотря на столь неблагоприят­ ные факторы, талантливый актер с честью вышел из сложной ситуации. Прославив­ шийся своими романтическими героями, та­ кими, как Гамлет, Эзоп, Яков Богомолов, артист и здесь оказался верен себе. Он сыграл своего Ленина в приподнято-роман­ тической манере. Интересно, что при этом он не боялся та­ ких сугубо прозаических бытовых деталей, Как домашние тапочки, расстегнутый во­ рот рубашки, плед, которым укрывается Владимир Ильич. Все это отнюдь не меша­ ло главному. — Этот мужичок-кулачок всю беседу бормотал в углу. Что он бормотал? —вспо­ минает Ленин.—А! «Торговлишку бы, Вла­ димир Ильич!». Да, и торговлишку. Дай хлеб — получишь выгоду. Сдашь процент государству, а там все твое. Иная экономи­ ческая политика. И вслед за стремительным потоком мыс­ лей звучала гневная тирада в адрес сомне­ вающихся: «Неужели этого не вбить в го­ ловы тем, кто хочет коммунизма сегодня? Во что бы то ни стало, хотя бы... ценой... смерти рабочего класса!» Эта реплика вы­ ходила за рамки бытового правдоподобия, она неслась непосредственно .в зрительный зал, этот всплеск чувств будоражил умы, заставлял вместе с ним, Лениным, думать, 146 решать... И только после большой паузы следовал вывод. Произносил его Михайлов совсем просто, негромко и убежденно: «А мы пойдем к коммунизму, непременно пойдем к нему, но не прямо, а с обходом и с подходом». Не менее убедительно проходила и сцена «Ленин и Позднышев. Ночной разговор. Бессонница». Главным возражением против сцены «Бессонница» у М. Штрауха было волне­ ние Ленина после того, как он услышал чрезвычайные новости из Кронштадта: «Этот разговор с Позднышевым настолько взволновал Ленина,— писал Штраух,—что послужил толчком к поискам новых экст­ ренных мер для подавления мятежа. Труд­ но было поверить, что в таких условиях можно думать о сне» *. Но Михайлов вполне справедливо рас­ сматривал сцену с Позднышевым вовсе не в качестве «толчка» к решению. Содержа­ ние сцены в ином. Из всего разговора Ле­ нин выносит только одно: надо спешить. А весь остальной разговор, построенный в типичной для Ленина манере расспросов,— стремление разъяснить Позднышеву внут­ ренний смысл событий. («И мы не будем скрывать, что крестьянство имеет глубо­ чайшее основание к недовольству,—гово­ рит Владимир Ильич, высказывая мысль, к которой пришел в предыдущей сцене.— Вот суть Кронштадта, если хотите знать».)' Разъяснить эту мысль необходимо, чтобы Позднышев, отправляясь в самое пекло событий, мог сознательно выполнять зада­ ние партии, самостоятельно ориентировать­ ся на месте. Проводив гостя, Ленин остается один. На­ ступает мучительная ночь. Необходимо вы­ спаться, чтобы завтра во время выступле­ ния быть убедительным. Его сила — убеж­ дение, опора на сознательность товарищей по партии. Вот отчего так волнуется Иль­ ич, вот почему вновь и вновь перебирает в памяти все доказательства. И вот нече­ му сцена, казавшаяся Штрауху лишней, стала действенным звеном в исполнении Михайлова. Завтра партийцы должны пря­ мо со съезда пойти на кронштадтский лед: «Партийцы! А идеи съезда превратятся в материальную силу, которая —в свою оче­ редь овладеет неприступной крепостью!.. Петроградцы? Поддержат. Москвичи — поддержат... Уральцы... Сибиряки...» Лихо­ радочный внутренний монолог Н. Михай­ лов начинал в рискованной мизансцене — лежа на диване, укрывшись пледом, пре­ рывая мысли о Кронштадте усилиями ус­ нуть, думать о пустяках. Потом Михайлов вставал и вел свои размышления в харак­ терной для Ильича манере —прохажива­ ясь на цыпочках по комнате. Но бытовые Интонации недолго звучали у Михайлова, он заканчивал страстно, возвышенно, роман­ тично: «Убежденные коммунисты принесут на лед революционную убежденность. И свою жизнь. И решат судьбу Кронштад­ та. А значит —судьбу революции!» В этих словах звучали чувства Михайлова-граж- данина, участника революционных собы­ тий в Петрограде. В них как бы отзвуком проходило: ‘ Ш т р а у х М. Главная роль, с. 202—203.