Сибирские огни, 1982, № 6

нул А. Штейн своей «версией». Драматург предложил сложнейший и, как показала практика, достаточно спорный прием — раскрыть перед зрителем сам процесс рож­ дения ленинской мысли. На первых порах М. Штраух был горя­ чим единомышленником драматурга: «О Ленине хотелось знать как можно боль­ ше, глубже проникнуть в его внутренний мир, заглянуть в лабораторию его мысли­ тельного процесса. Это исключительно ин­ тересно, нельзя лишать зрителя наслажде­ ния быть его соучастником» *. Драматург предложил исполнителям две сцены, где Ленин, находясь наедине со своими мыслями, дома, не в рабочем ка­ бинете, попросту, по-житейски говорит: «Чертовски хочется есть». Но, отломив ку­ сочек скудного пайка, начинает размыш­ лять о хлебе для страны, о трудностях продразверстки, о недовольстве крестьян продразверсткой... В другой сцене Ленин пытается уснуть накануне ответственного выступления перед делегатами съезда. Мыс­ ли его, перебивая друг друга, возвращаются вновь и вновь к мятежному Кронштадту, охватывая внутренним взором всю страну, весь мир. И снова в памяти — Кронштадт, где сосредоточены сегодня судьбы револю­ ции. «Пятнадцать, шестнадцать, семнад­ цать... — продолжает Ленин счет в тщетной попытке уснуть. А мозг воспален: — .Лед. Что —лед? Позднышев сказал. Лед —мяг­ кий. Еще неделя, другая — вскроется, к Кронштадту не подойдешь. Надо о пустя­ ках... Позднышев или Познышев? Забыл спросить. Какие есть, однако, фамилии. У Чехова —Капитон Иванович Чирий, дья­ кон Катакомбов, акушерка Розалия Оси­ повна Аромат. Какая прелесть... Спешить. Залив вскроется, будет поздно... Подавить надо восстание, пока не вскроется лед...» Несмотря на то, что написана и сыграна пьеса А. Штейна была уже в период, ког­ да условность прочно утвердилась в своих правах, прием «внутреннего монолога», при­ менительно к Ленину, показался смелым нововведением. Во всяком случае, М. Штра­ ух принял и воплотил этот прием... лишь спустя несколько лет — и совсем в другом произведении — в кинофильме по сценарию ' Е. Габриловича (режиссер С. Юткевич) «Ленин в Польше». Вот там «закадровый» монолог, монолог-гигант получил свое вопло­ щение, окончательно доказал право на су­ ществование. А в спектакле «Между ливня­ ми» М. Штраух не смог устоять перед тра­ диционным способом решения образа. «Уже шли спектакли в Москве, на гаст­ ролях, а нам все задавали вопрос —поче­ му Ленин в пьесе ни с кем не встречается?.. Долго думали, обсуждали, наконец, реши­ ли: надо написать сцену встречи Ленина с кем-то из действующих лиц. С кем? Ну ко­ нечно, с Позднышевым, приехавшим из Кронштадта. Штейн написал. Этот разговор с Позднышевым —«жи­ вым свидетелем из самого пекла» —на­ столько взволновал Ленина, что послужил толчком к поискам новых экстренных мер для подавления мятежа. «Трудно было по­ верить, что в таких условиях можно ду- ' Ш т р а у х М. Главная роль. М., ВТО, 1977, о. 146. мать о сне... Несколько спектаклей пытал­ ся совместить оба куска, нд ничего не по­ лучалось. Сквозная линия роли ломалась. От раза к разу я все больше сокращал сце­ ну «бессонницы», пока она совсем не исчез­ ла! Эпизод обрел логическую стройность, но, к сожалению, выпал большой, сам по себе очень интересный, психологический кусок» *. Этот случай, когда «одна сцена вытол­ кнула другую», а иными словами, когда жизнеподобнэя сцена-диалог при всей сво­ ей традиционности получила предпочтение перед новаторской сценой —«звучащим внутренним монологом» —произошел в спек­ такле Н. П. Охлопкова, что особенно уди­ вительно, если учесть его пристрастие к театральной условности. Но так произошло в соответствии с общим замыслом режиссе­ ра. Весь спектакль Охлопков выстроил му­ жественно и строго, можно даже сказать, с несвойственными ему ранее чертами ас­ кетизма. Линия Таты Нерадовой, по клич­ ке Таська-Боцман, к примеру, линия весьма эффектная, с элементами мелодраматизма, хотя и играла эту роль любимая охлопков- ская актриса С. Мизери, умышленно была затушевана. Смерть Таты, такая яркая, бро­ ская (в первом варианте пьесы), в спектак­ ле проходила где-то на втором плане, поч­ ти незаметно. Все действие было подчинено главному — раскрытию трагического поло­ жения Республики Советов периода Крон­ штадтского мятежа, показу руководящей, направляющей воли Ленина, который сумел в сложнейших условиях найти самый вер­ ный и самый кратчайший путь к победе. В свете этой задачи для Охлопкова и Штрауха могла показаться частной и не­ обязательной цель раскрытия мыслитель­ ной лаборатории Ленина. Она воспринима­ лась в динамичном спектакле театра име­ ни Маяковского ненужной затяжкой. Но в спектаклях, основанных на ином прочтении пьесы, сцена «бессонницы» вос­ принималась вполне органично, выявляла новые грани образа Ленина. Так, в испол­ нении В. Честнокова (Лениградский акаде­ мический театр драмы имени А. С. Пушки­ на, режиссер Р. Суслович) «внутренний мо­ нолог», предложенный драматургом, служил средством раскрытия человечности Ильича как мыслителя, наделенного острейшим чув­ ством исторической ответственности. «Ле­ нин глубоко а чутко оценивал случившееся В Кронштадте. Глубже, чем пришедший от­ туда Позднышев. Ленин увидел и вину, и беду кронштадтцев; подлинные —не толь­ ко политические, но и экономические при­ чины мятежа. Контрреволюционеры, бело- гвардейщина —одно. А заблудшие, не вы­ державшие суровых тягот —другое. Неда­ ром называет он таких кронштадтцев «несчастными»,—так писал Н. Зайцев о значении рцены «бессонницы» в спектакле ленинградцев 1 2. При такой трактовке пьесы и образа Ле­ нина включение пространных «внутренних МОНОЛОГОВ» не только не тормозило дейст­ вия, но становилось важнейшим действенным звеном, неотъемлемой частью центрально­ го конфликта. 1 Ш т р а у х м. Указ. кн„ с. 201 — 202 . а 3 а й ц е в Н. Правда и прэзия ленинского образа. Л., «Искусство», Ленинградское отделе­ ние, 1980, с. 188. 147 10 *