Сибирские огни, 1982, № 6

с Тепловоз движется по дну глубокой тран­ шеи, слева и справа не видно ничего, кроме черных стен. Лишь пригнувшись, видишь в окно островерхие вороха глинистой породы да синие лоскутки неба между этими круты­ ми ворохами. Под небом вычерчиваются на­ пряженные стрелы отвальных экскаваторов. Они похожи на фантастических журавлей. — Добытчики в общий котел свой зарабо­ ток кладут, а потом делят,— рассказывал Александр Михайлович, рассматривая вер­ тикальный угольный срез.—Все, что возьмут здесь за смену, за сутки, за месяц,— в об­ щий котел. Это затем, чтобы обидно никому' не было. А то ведь одному забой попался ни­ чего, другому похуже, одному пласт мягкий, другому потверже. Условия разные, а норма одинаковая. Иной раз часу не стоишь под погрузкой, а состав уже полон. Полторы ты­ сячи тонн. Вчера к Геннадию Хоботову я подгонял порожняк. Парень еще молодой, а берет уголек ловко. Грузит так, что смотреть весело — ни одного лишнего поворота, угольный поток держит ровно, транспортер идет без надсады... Когда-то, бывало, ну лет десять назад, встанешь с утра под по­ грузку, до обеда стоишь, а то и после обеда, пока весь состав наполнят. А теперь если на вагон тратится три минуты, я всегда на часы гляжу: если три минуты на погрузку вагона, то мои нервы не выдерживают, я начинаю шуметь. Куда, дескать, это годится, чере­ пашьи темпы. А вы к Черпакову Петру Ва­ сильевичу? Ну, я немного до него не доеду. Там пешком до него дойдете. Следующий рейс у меня к нему. Люблю я к нему, Петру Васильевичу-то, ездить. Он редко когда больше часа держит состав, разве уж есЛи пласт совсем твердый угодит или когда вода хлынет. Она, вода-то, сильно мешает... Дмитрий Прохорович, то есть Хохолок, сидел тут же и, казалось, не слушал. Он первым спрыгнул с подножки тепловоза, я за ним. Нас остановил мужчина, назвав­ шийся мастером. У него узкий хрящеватый нос, белесые, в колечках, волосы, они при первом взгляде кажутся седыми. Он указал на сбегающий с откоса водный поток и пре­ дупредил: — К этому боку не держитесь. Как бы отвал не обрушился. Подмывает вон какі Оплыть можеті Странно, почему этот уголь называют бурым, он же черный. Отливает сединой. Лишь редко где в черно-седой стене рыже­ ватые плеши. В руку возьмешь ком, он весь изрезан трещинами, сдавишь в пальцах, трещины начинают расширяться, и ком раз­ валивается на пластины. Похоже —древес­ ный уголь. Да так и кажется, будто тут когда-то сама природа жгла костры дре­ весные, и в этом пламени, не прекращаю- 'щемся миллионы лет, корежилась от жара земля, потом костер угас, а на черное кост­ рище время насыпало глины, законсервиро­ вало нерастраченную энергию. Дмитрий Прохорович поскреб угольную пластину ногтем. Бороздки образовались красноватые, как бы ржавчина проступила. Я взял из-под ног другую пластину, густо­ черную, тоже поскреб ногтем, и тоже борозд­ ки получились красноватые. Потер комком о комок — явление такое же. Вот почему уголь зовется бурым! От трения он буреет. Сбоку от линии, от шпал, по которым мы прыгали, громоздились узкие гряды угля. они оседали их подмывал водный поток, разрушал и уносил куда-то вниз, по откосу. Разработка тут прошла, а эти гряды остав­ лены. — Почему оставлены? — полюбопытство­ вал у мастера Дмитрий Прохорович, он имел выражение на измятом лице угрюмое и злое. — А это мелочь. Тут больше пыль,— объяснил мастер.—Зачем она нужна? Ее ни один потребитель не. берет, оставляем на месте. — Японцы из тонны такой пыли тысячу бы курток кожаных наделали,— буркнул Дмитрий Прохорович.—И нам бы по полто­ ры сотни за штуку сплавили. — Да мне и даром эти их куртки не на­ до! Мода дурацкая!—сплюнул мастер на сторону с презрительной ухмылкой и от­ вернулся. Пахло сероводородом и еще каким-то не­ приятным газом, рождающимся в угольных толщах. Ни ветринки. Солнечные лучи па­ дали сконцентрированно, притягиваемые черной средой. Иногда над траншеей в го­ лубизне прорезалась песня жаворонка. Са­ мой птахи не было видно, а только песня звенела, радостно скатывалась с высоты. Чему жаворонок так радовался? Песня обрывалась разом, будто птаха вдруг спох­ ватывалась, что запела не там, где полага­ ется, не над вольными полями, не над паш­ ней, где сеяльщик бросает зерно. Здесь же ничто не сеется, здесь только берется. И будет ли когда восстановлена пашня? После оборвавшейся песни жаворонка, в глухоте, острее становятся надсадные звуки трущегося экскаваторного железа, скрип тросов, постанывание лебедок и ковшей, хруст угля, короткие сигналы тепловозов, передвигающих вагоны. — Вам Черпакова Петра Васильевича? Во-он, за мыском,— указали нам. В восточной стороне, в высоте, на краю разреза стоял ЭІІІ 100-100, похожий на глухую металлическую башню, даже скорее на квадратную коробку, размером с пяти­ этажный дом. Гигантский экскаватор пере­ брасывал стокубовый свой ковш. Там рабо­ тал Александр Аксенов, сын Героя Социали­ стического Труда Бориса Александровича Аксенова. Внутренность экскаватора — это своего рода цех завода, столько в нем обо­ рудования разного, и под крышей передви­ гаются два мостовых крана. Машина спо­ собна переместить в месяц до двух миллио­ нов кубометров вскрышного грунта! Роторный же экскаватор, сколько бы ты на него ни смотрел, невозможно определить, на что он похож. Тяжелые гусеницы, вра­ щающийся корпус с мостиками, лесенками, стеклянными кабинами... Двойная стрела, вперед и назад свесившаяся коромыслом... Мы стоим и смотрим, как роторное колесо, вращаясь, вгрызается в отвесную угольную стену, и угольная струя, подхваченная тран­ спортерной лентой, стекает в вагоны. Нали­ чие таких машин позволило экономистам подсчитать: в будущем производительность труда во всем Канско-Ачинском бассейне будет в 3—4 раза выше, а себестоимость одной тонны добытого угля в 4—5 раз ни­ же, чем в других местах страны. Главный распорядитель этой машины, имеющий номер 47,—Петр Васильевич Чер­ паков. Его основное рабочее место — в лобо­ вой кабине, откуда обзор широкий. Тут тебе 119