Сибирские огни, 1982, № 6

— Баба Вера,— прошу я,— может быть, не надо? Опять будете пла­ кать, сердце разыграется. Она трогает мой пустой рукав, засунутый в карман пиджака, и тихо спрашивает: — Она у тебя болит? Говорят, что и отрезанное болит. — Болит иногда,— признаюсь я,— на погоду. Она гладит меня по рукаву и просит: — Толечка, сынок, ты живи долго-долго. Я обещаю, и она бочком уходит в шель между забором и ларьком, хотя рядом ее собственная калитка. Мы смотрим друг на друга и жадно допиваем пиво, потому что у обоих пересохло во рту. Выпиваем., и Борис отходит к ларьку, чтобы взять еще по кружке. — И в это время баба Вера вновь появляется из щели, подбегает ко мне и слабой ручонкой тянет за ворот, чтобы нагнулся. Припав к моему уху, она шепчет скороговоркой. Она отпускает мой воротник и, как сошедший с пьедестала беломра­ морный памятник всем матерям, твердым шагом идет к своей калитке. Возвращается с пивом Борис. Я открываю рот, чтобы ошарашить его поразительным сообщением бабы Веры, но тут вижу, что она снова идет к нам. Несчастная белая старушка приближается величественной неве­ сомой поступью, складывает тонкие сухие пальчики рядком на столеш­ ницу и отрешенно смотрит в пространство перед собой навеки печальным взором. Мы с Борисом переглядываемся: не отвести ли старую домой? И вдруг она говорит ясным и твердым голосом: — Вы думаете, деточки, баба Вера помешалась? Думаете, я поэтому над новобранцами причитаю? Не-ет. Толечка, не-ет, Боренька. Их мате­ ри горя не видели, они так, как я, не поплачут. А я покричу, напугаю — вот мальчишки, может, и задумаются, может, и поберегутся. Я знаю, они не струсят. Мы — народ храбрый. Потому во все века старухи вослед солдатам и причитают. Чтобы они — нам, дурам полоумным, назло — береглись бы и возвращались живыми. У Бориса отвисает челюсть и округляются глаза. Наверно, и я вы­ гляжу не лучше. Вот так баба Вера...