Сибирские огни, 1982, № 6

бы была она без меня? И кто бы я без нее? Чужие люди хлопочут, чужие люди роднее тебя оказались. Ты мне больше не брат! Уходи, коли не помощник ты в беде даже родной сестре! Прячься, серая мышка, в свою ялтинскую норку. Ешь сыто, спи сладко, нежься вдоволь под теплым юж­ ным солнцем, если сможешь... Нет больше у тебя Алтая, нет гор, нет родителей и сестер. Даже когда у меня разорвется сердце от счастья, когда увижу Саввушку, или остановится оно-от горя, я не позову тебя и на могилку. Ты и на кладби­ ще придешь без сострадания. — Ну, уходи же...— взмолилась Василиса и отвела руки от лица. Якова на табуреточке уже не было... Страх ледяным холодом ожег Василису. Сердце оборвалось и поле­ тело в каменистую пропасть одиночества. — А как же я?.. Без сердца?.. Тут ей Андрей Ефимович шепнул в самое ухо: — Ты ловкая, ты сильная, ты не упадешь, ты спустишься со скалы. — Если без сердца, то зачем возвращаться к людям? Не-ет, без сердца я не могу... Я полечу за ним даже в пропасть, а разобьюсь, так вместе с ним. До свидания, прощай, Андрюшенька-а-а! Я уже прыгну- ла-а, я уже лечу-у! Э-ге-гей, мое сердце, ты меня слышишь?.. — Слышу-у...» Этот сердечный крик и пробудил Василису. Сердце билось несильно, негромко, но пугающе часто. Василисе Мироновне казалось, что его сейчас захлестывает поток взбунтовавшей­ ся, вышедшей из повиновения крови. Прокараулив бунт, сердце не расте­ рялось, напротив, тотчас же показало и норов свой, и силу, заработало все мощнее и мощнее, и взбунтовавшейся крови ничего не оставалось, как прийти с ним в согласие и повиноваться. Как тут не поверить, подумалось Василисе Мироновне, что сны бы­ вают вещами. А они вещают... Вещают о том, о чем ты думаешь со стра­ хом, украдкой и тут же отставляешь эти думы на потом. Напоминают о том, о чем ты переживаешь немо в глубине души, а сил и смелости не­ достает поднять наверх эти переживания, додумать, осмыслить их и тем самым облегчить и ум, и сердце, потому как то, что ясно, человеческий ум и душу не страшит, не угнетает. Не случись сон, не пришло бы на ум посоветоваться с Амыром-Са- наа, с Иннокентием Семеновичем, не понять бы по-новому Якова. — Охти-мнешеньки, до чего же чисто на душе бывает. И в доме еще так тихо, так покойно и торжественно, как бывает только в праздничные, пасхальные дни. Смиряя нежданную, пришедшую из вещих снов радость, Василиса Мироновна быстро поднялась, пораздумывала — во что нарядней одеть­ ся — и остановила выбор на белой блузе с распашным, без пуговиц, во­ ротом и черной юбке, заправила кровать и, неслышно шагая, вышла из спальни. В зале за столом, накрытым бархатной оранжевой скатертью с ки­ стями, читал газету Николай Евдокимович, помешивая ложечкой ды­ мящийся чай в стакане, ждал, пока тот остынет. Пить и есть горячее Коля никогда не любил, отметила про себя Василиса Мироновна, и не потому ли он в делах и поступках никогда не доходит до крайностей? Такой ни свою, ни чужую душу не застудит и не сожжет. Хорошим людям всегда трудно живется, но зато они коренные в лю­ бой упряжке, без них — никуда! Василиса Мироновна стыдливо юркнула мимо двери в зал на кухню, к рукомойнику и лишь когда умылась и причесалась, вошла к гостю. — Грех-то какой со мной, Коленька, приключился... Все на ногах давно, а хозяйка бессовестно дрыхнет. — После бессонной ночи это как раз хорошо,— сказал Николай Ев- 103