Сибирские огни, 1982, № 6

был Стань Кешка серой мышкой, как Яшка, пропала бы совсем Марь- ка! И дочки бы ее умерли совсем. И Надюшка бы тюрьма попала. И де­ ти бы ее пропали. Скажи. Кешка, разве я неправильна гаварю? — Правильно было бы, Амыр, если бы ты не меня только хвалил. Не своей только волей и умом председательствовал я. — Зачем скромничаешь, Кешка! Теперь нас нет, теперь как не по­ хвалить тебя? Почему я хвалю? Нет! Я отдаю должное. Уполномоченный всякий тоже партия, тоже советская власть присылала, однако ты лучче всех понимал и партия, и власть, й народ! Народ очередь первая! Пото­ му тебя слушались, тебя уважали, тебя любили,' а их — нет! Одна Суртаева была уполномоченный молодец! Все другие — как Крупин. Им подавай хлеб, подавай молоко, мясо, пушнина, лес, орех, подавай и хоть сразу помирай. Люди им дела нет, не было. Зачем нам жить нада было? Чтоб теперь у Василиса дочка была, чтоб она Саввушка дождалась, чтоб люди счастье знали. Шуру Тискинекову не забыл, Кешка? Ай-да девка, молодец, Амыра не послушала, Амыра умней стала. Дождалась Шура Витька-крепыш, целый два сына и одна дочка ему родила! Красивые дети у них, КешкаІ Волосы темный, шелковистый, а лицо белый, ну как молоко! Вот что еще партия, власть и людям нада было, Кешка! Ты это по­ нимал. Такие, как ты, вместе и есть партия, и есть власть, и есть народ! Правильна я теперь гаварю, Василиса? •— Конечно же, дорогой мой дедушка, почтенный Амыр-Санаа! — Тогда ладна, тогда я кланяться буду, а то совсем многа нагава- рил. Но ты всегда помни, Василиса, найдешь Саввушка, привози его в Едиган, могилки наши ходи, вместе с тобой радоваться будем. Да! Кешка молчит, Семеныч понимает — нам уходить пора, не нада долга Василиса мучить, ей отдыхать нада. Еще он потому молчит, что когда председатель был, все сделал, все людям сказал, а я вечно стоянка жил. всегда по людям скучал, долго-долго жил еще потом, а все с ними не нагаварился. А Василиса, Семеныч, извини, такое дело, люблю я ее, как дочка. Я всегда буду приходить к ней и гаварить по-хорошему, да... Но и ругать тоже буду, а как же? Ты не сомневайся, Василиса, тебе ехать нада, ехать... — Дедушка, миленький... Если я найду Саввушку, я же тотчас умру от счастья! — крикнула Василиса вслед уходящему Амыру. — Не смей и думать так! — гневно топнул ногой Иннокентий Семе­ нович.—Живи! Живи долго. Счастливо живи. Ты, может, как никто из нас, этого заслужила. Амыр-Санаа остановился у двери, оглядел строго Иннокентия, как предмет своей мечты и зависти, а потом — не обидел ли тот ненароком его любимицу, отвернулся, улыбнулся Василисе: — Правильна гаварит Семеныч. Амыр зазря никого не любил, даже Алтынай —жена родная, даже Кешка, пусть он и партия, и власть, и председатель. Не сомневайся, Василиса, не теряй голова! Ехать нада, счастливой быть нада, а умирать спешить — нельзя! Старики вышли. Без шороха. Без стука. Будто растаяли. Василиса порывисто повернулась, шагнула к Якову: — Слышал?! Что же ты мне скажешь о Саввушке, брат?! — Право же... Я и говорить после них боюсь, сестра... Не обижайся, но нет у меня никакой веры в досужие сказки твоих старичков. Славные они, но что с того... ' И теперь только родственная слепота сошла с души и глаз Васили­ сы. Со скорбью, с сожалением, со слезами она зашептала: — Наконец, я сама все вижу. Ты и вправду наполовину мертвый! Хоть и ходишь еще по земле. Те мои старички давно умерли, давно уш­ ли в мир иной, а все живые и еще долго будут жить, пока я жива, пока живы будут их дети, их внуки, пока сострадание друг к другу останется в людях^, а сострадающие люди не переведутся никогда! Пусть тот Миша не мой Саввушка... Галя тоже не родная мне дочь, ну так что же?! Кто 102