Сибирские огни, 1982, № 6

их встрече. Сидя на низенькой табуреточке, Яков вытянул перед собой правую ногу с подколенным протезом, посошок поставил между коленей, держась руками за отполированную до масляного блеска ручку, на ручку же положил и подбородок и всем своим видом показывал, что он обижен, потому и отгородился протезом и костыльком не только от сестры, а от всего на свете и молчал. А — Яша! Не молчи, не обижай сестру, я столько тебя ждала... Рас­ скажи мне все, и тебе сразу станет легче. — Отвык я волю словам давать, нянька,— глухо, как из-за стены отозвался Яков, отводя от Василисы рассеянно-отсутствующий взгляд. Как отвык в плену, так с той поры вернуться к себе прежнему не могу. И воевал после пл.ена молча, чтоб злей быть, себя не жалел, надеялся кровью смыть позор плена. Не смыл. Не простили. В заключение угодил. А там тоже не разговоришься — жулье, ворье, бандиты верх держат. Не отшибло бы ногу лесиной, может, оттуда совсем бы не вернулся. Полто­ ра года валил лес за двоих, а писали мне только половину, вторая урка- чу отходила. Надумал я ему голову снести, а там хоть расстрел, но ле­ сина выручила... — Вот и радуйся! Чего тебе еще? — Нечем больше радоваться, сестра... Сам-то я живой остался, а нутром — помертвел. — Мудрено что-то ты изъясняешься, Яшенька? — Как жизнь научила... — И душу убить в себе тебя жизнь научила? — Про это ты сама рассуди, сестра, а как было, я тебе расскажу... Принесли мне повестку на войну, я ни воевать и ни умереть, 'если придет­ ся, не боялся: кому ж как не мужчинам защищать свою землю. Жена, понятно, в крик и дочки обе за ней. Я успокаивал их тоже криком: ра­ зобьем врага малой кровью и на его земле. Все тогда так кричали, ну и я кричал. Ну, покричали и воевать поехали. А немец-то сильней оказал­ ся, и давай он нас давить, точно котят. Как мы только ни исхитрялись остановить его, что только ни делали, а он все ломит и ломит. И вот ког­ да попал я в плен, то впервые понял, что человек сам себе только и суть, сам себе только защита и оборона. Хлебнули мы в плену... Многие, точно мухи, дохли и не так с голо­ духи, как от надругательств разных от Немца. Как же так случилось, чтѳ- они —фашисты-капиталисты нас подмя­ ли?! Многие не выдерживали: кто на проволоку лез, кто в побег отправ­ лялся, кто на фашистов бросался, зная заранее, что на смерть верную идет. А я решил, что ничего я таким образом не добьюсь, ничего не пере­ меню. И если хочу я прожить тот кусочек времени, который мне судьбой определен, то я должен стать другим и поступать по-другому. Вернусь живой — работником у советского государства стану, а погибну где-ни­ будь здесь по неразумности — пользы никакой ни семье моей, ни стране. И решил я тогда затаиться и вести жизнь мышки, не вылазить, ког­ да не надо. — И до чего ж ты досиделся в своей норке мышиной? —только и успела сказать Василиса, как Яков торопливо и испуганно зашептал: — Нет, нет, ты не думай, предателем я не был! Совесть моя перед товарищами чиста! Когда случай подвернулся: нас с работы поздно ве­ чером вели, ребята охрану жидковатую перебили, оружие забрали и в побег кинулись, я не отстал, только я не на восток направился вместе со всеми, а на запад, чтоб не изловили и не расстреляли. Целую неделю шел я ночами, сам не зная куда, пока не понял, что все равно пропаду один, и решил к людям прибиваться. Так вот и прожил примаком в од­ ной семье до прихода наших. Я не отсиживался втихаря, не думай. Я и долг свой понимал. Удобный случай подвернулся однажды, я немца кок­ нул, в другой раз — полицая, а самое главное, я целую семью со стари­ ками и детьми от голодной смерти спас. Вот так-то... 100