Сибирские огни, 1982, № 5
него дыхание перехватило. Он замер, жадно вглядываясь в неожидан но распахнувшийся перед ним сказочно таинственный мир. Далеко ок рест лежали просторные долины, ярко желтели склоны гор, плотной сте ной возвышались величественные кедры, а над ними —скованные веч ным льдом суровые белки, из которых, словно из переполненного выме ни, льются бесчисленные ручьи. Невиданных окрасок и оттенков цветы, пушистые кусты арчина-можжевельника. Черная смородина и кислица, алая, как кровь. Батун —хоть косой коси. Золотой корень —что карто фельное поле. Кандык —с палец. И горы, горы, горы вокруг. Родной Алтай!... Взбодрилось усталое тело, переполнилось высокой радостью. Захотелось тихо-тихо запеть «Айайым» —протяжно и певуче, подобно неутомимому бегу богатырского коня, как древний напев вели чавой этой земли. Родные люди, пасущие скот... Там и сям—круглые, как сердце, аи лы, над которыми вздымаются тонкие нитки дымков. Возле них белые пятна отар. Доедешь до стоянки, и набросятся на тебя одичавшие в этой глуши вместе с медведями и волками чабанские псы. Выйдет навстречу стосковавшийся по людям чабан. Улыбчиво лицо его, мозолистые руки прокоптились до черноты. Топит очаг он кедровыми поленьями, а сажа от них въедливая, как самая прочная краска. Коснись —и не отмоешь. Войдешь, пригнувшись, в аил. Под дымоходом подвешен на крюк чер ный казан, а в нем —мясо... Добираться до тайги не просто. Только верхом. С запасом еды. До ближней стоянки от села —день пути, до дальней —два. Даже бывалые табунщики, привычные к седлу, добравшись до тайги, отлеживаются, приходят в себя. Пастбища тучны и обширны, так что овцам можно дать волю—никогда с чужими не смешаются. Хоть сколько отар на дьяйлу,— всем места хватает. А воздух какой! С ароматом арчина. Глотаешь, глотаешь его—ап петит разыгрывается. Хоть каждый час к казану с мясом подсаживайся. Курорт —да и только! Нет нигде ни магазинов, ни водки. С каждым днем становишься чище душой и телом. ...Вот и Калап отправился в тайгу, на дьяйлу. Через полмесяца при едет на сенокос, и опять в тайгу, до самой осени. А там —зима с остры ми когтями морозов и снега, ветров и метелей. Не успеют Первые веш ние лучи согнать снег с горных склонов,—готовься, чабан, к новым ис пытаниям: окот начинается. И снова, снова все с начала. Тукпаш загнал овечку, подаренную Каланом, в пригон. Сегодня же надо ее заколоть. Жирная овечка... Далеко-далеко клубится пыль над ушедшей отарой. Чуть слышно блеяние. — Счастливого пути, Калап! Все более сгущаясь, темнеют тучи, чиркают огнивом, грохочут, перекликаясь между собой. Покуда есть такие парни, как Калап, будет много мяса, шерсти, мо лока. И в этом году, и через год —всегда. И народ будет. И жизнь. с. Яконур Перевел с алтайского А. КИТАИНИК
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2