Сибирские огни, 1982, № 5
чтобы стальные шипы стерлись? Дядя сказал, что в прошлом году их отковал... На другой день показал он Тукпашу на отвесную скалу. — Смотри, племянник. Лучше нашу работу поймешь. Видишь, там, наверху, чернеет? Что это, по-твоему? Козы. Их там пятнадцать голов. В середине ноября забрались туда. Сейчас январь. Поднималось девя носто шесть коз. Понемножку выбрались. Осталось всего пятнадцать. Самых слабых. Один проход там только есть, а возле него черный ка мень, метра три высотой. Если коза на камень вскочит,—считай, что на воле. Не допрыгнет —назад уходит... Из этих пятнадцати, может, пять или шесть выберутся. Остальным там пропадать. К весне все обглодают, кожа да кости останутся, если выживут. Могут их на мою шею повесить. Скажут: «Не знал, что ли, про эту скалу? Зачем пустил коз?» Вроде правильно: зачем? Да коза и есть коза —ее не остановишь, не догонишь. Когда помоложе был, забирался на эту скалу, выводил, а теперь сердце не пускает. Глянешь оттуда —голова кружится. Единственная тропа! Ме сто одно —шагов десять, не больше,—самое опасное. За.камень цепля ется только один зуб подковы, остальные —в воздухе. Прижмешься к скале, щупаешь, щупаешь рукой гладкий камень, цепляешься за выщер бинки, выбоинки. Ни верха, ни низа не видать. Поскользнешься —костей не собрать.-. А что делать? Лезешь. Коз выручать надо. Эта тропа сейчас в снегу. И сила была бы,—не пробраться. Попросить кого на помощь тоже боязно. Вдруг случится что... Молодежь, правда, сейчас отчаян ная, ни бога, ни черта не боится. Но лучше не рисковать. Чем такой беде приключиться, я лучше из своего кармана за коз заплачу. Вокруг —горы, насквозь протыкающие небо. Их вершины —копья, стрелы, ракеты. Теснятся, давят друг на друга неприступные скалы, россыпи ползучих камней, готовые рухнуть. Заглядывают в пиалу сидя щего в аиле через дымоход островерхие белки. Поднимешь голову, что бы взглянуть на сверкающие вершины,—опрокинешься. Едешь в авто бусе—из окна лишь грудь великанов видна. Среди этих теснящихся круч ровного места —с ладонь, не больше. И на этой ладошке стоянка — дом, аил, загон для скота. По воду ездят за полтора километра на реку Чуя. У дяди Тукпаша два коня. Навесят на одного через седло две фля ги и, не снимая, наполняют водой. Как-то Тукпаш увидел в газете «Алтайдын чолмоны» фотоснимок: чабан приторочил к седлу здоровенные куски льда. Удивился. Оказыва ется, обычное дело в этих местах: некогда ездить по воду, поэтому бе рут снег или лед. Сенокос—на верхотуре. Там и стога оставляют. Спускать сено трудно. Коровы по утрам сами поднимаются к стогам. Дядя Тукпаша там их и кормит. На лошади не проехать, только пешком можно пройти. Не чабаны —альпинисты! Если дальше поехать —самый высокогорный район будет. Кош-Аг- ач. Живут и там скотоводством, но жизнь совсем другая. Ни одно дерев це глаз не порадует. Строить не из чего, дров не знают—кизяком-арга лом топят. Дорога все выше, выше лезет, а кругом степь, словно море, широкая. Лестницей в небо карабкаются скалы. От подножья до верши ны день пути. На вершинах вековые, нетающие ледники. Срываются вниз, грохочут лавины. Чабанские стоянки в этой открытой всем ветрам степи держатся ближе к воде. Машинам к чабанам не подняться, не про ехать. Сами стоянки —небольшая избушка, аил из кошмы, небольшой загон. Кучи кизяка, будто курганы. Зимой лютые морозы, ветер галькой играет, все выровнял, выгладил на своем пути. На пастбище камни, пе сок, колючка да редкая осока. Чем скоту кормиться? А он сытый, упи танный. И люди богато, красиво живут. Трудом живут. ...Возле отары Тукпаш увидел высокого тонкого парня в замызган ном комбинезоне —сына соседа Байдуша. Узкое лицо его обветрено, руки в ссадинах и въевшемся машинном масле. Пахнет от парня соляр кой. — Ты как сюда, Мишка, попал? 76
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2