Сибирские огни, 1982, № 5
К чему бы такие речи? Выходит, мы вам доверие оказываем, а вы нас за это угостить должны? Как угостить столько народу? К тому же из ай мака, из области люди. Не станут же они простой суп хлебать! И водку, поди, не пьют — только коньяк... Не меньше, чем полбычка, которого на мясо продать хотел, на угощение уйдет. Не надо было соглашаться, чтобы в депутаты выбирали! И что, вы думаете, сказал мой брат? «Нет,—говорит,—уважаемый. Я барана колол, однако переел свежего мяса — живот пучит». А сам и чая за весь день не выпил. Раз брат в столовую не пошел, и остальные отказались. — Слушайте вы этого болтуна! — рассердился Мыйыксу.—Себя за гору, других за подстилку считает. Этот ваш Шаты... Кто его челове ком сделал? Я. На что он был похож? Я же ему посоветовал: «Стано вись чабаном. Бери овец, сыт будешь». Этот тип даже считать не умел. Я у него как-то пять овец взаймы взял. Вернул после. Вдруг из аймака бумага от прокурора. Поехал. Что такое? А мне: «Почему не платите ІІІаты за овец?» — «Как так? Я ему вернул». Очную ставку устроили. «Пригонял я тебе летом двух овец, когда ты казан араки варил?» — «Пригонял»,—говорит. «А еще трех, когда ты на вершину Тургу кору драть собирался ехать?» — «Ну».—«Чего же ты от меня хочешь?» — «Но вы же мне пять овец не пригоняли!» — «К двум прибавить три,— говорю,—сколько будет?» — «Не знаю. Только пять овец вы мне не вернули. Один раз две, а другой раз — три...» — Чего брат только не наговорит,—заерзал и Шаты.—Кто этому поверит? Давайте вспомним, что на самом деле было. Расскажите, как вы на кавказский курорт ездили. — Ты бы лучше сам съездил. На тебя там другими глазами глядеть будут. — Может, рассказать, а? Рассказать? — приободрился Шаты,— Прикусили язык-то! — Ну что ты расскажешь? Ведь не ты ездил. — Э-э, завиляли туда-сюда, будто конь, не желающий от коновязи отойти!.. Слушайте, слушайте. Приезжают, значит, они на курорт. Са мые достойные люди в нашем селе. Вот этот — старший брат мой, чабан, Отургуш табунщик и Боду скотник. Передовики, ударники... Есть там на курорте, говорят, такая штука, куда залезают. Ванна называется. Я там не был — откуда мне знать. А перед тем, как залезть, надо ого литься. Вот наши три богатыря раздеваются, встают в очередь. Доктор осматривает, на весах взвешивает. Толстый, в очках. На* людей и не смотрит. И правда, чего на них смотреть? Все люди как люди. За день сколько перед ним таких голых проходит. Вдруг перед ним три невероят нейших скелета. «Ах!» — удивился доктор, головой покачал. Снял очки, подошел поближе к нашим героям. Моего братца постукал кончиком пальца по костлявой спине. У Оторгуша ребра пересчитал, схватил Бо ду за живот, шкуру на полметра оттянул. Отлустил, а шкура —«шалт!»— и опять на пузе морщится. «Вы, ребята,—доктор спрашивает,—не из тюрьмы?» — Ба-таа! — схватился за голову Калап— Стыд какой! А что? Ес ли после окота приехали,—ничего удивительного. — Чего уж там...—ухмыльнулся Мыйыксу,—Что правда, то прав да. На этом курорте как привязались: ешь да ешь, ешь да ешь! Будто мы дома впроголодь живем. Что бы ни случалось —всякое бывает с че ловеком,—живы мы и невредимы... А ты почему молчишь, Шаты, как в город ездил? Забыл? В позапрошлом году. Я тогда напомню. Продал Шаты целого быка и поехал за одежкой для детей. Набрал полный ме шок. Сел в автобус. В дальней дороге посерьезней бы человеку надо, а мой младший брат, как сейчас, наверно, язык распустил, заболтался.’ С ним в автобусе люди шишковатъ ехали... Слез наш Шаты у развилки, мешок подхватил — и к дому. Сколько ты его на горбу пер, а? Верст одиннадцать до деревни, да еще шестнадцать до стоянки. Пришел весе лый, только что не поет. «Черненькому моему —черный костюм, жел тоголовому моему — желтый костюм, пухленькому моему — пушистый 74 '
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2