Сибирские огни, 1982, № 5

ряя в весе. Грызли деревянные доски загона, шерсть друг у друга. Чего только не передумал, не переделал в эти дни Калап, куда только не об­ ращался. И все без толку. Будь бы у него на руках бумага Кравцова. А без нее что докажешь? И так удалось ему все же сдать баранов не­ сколькими днями раньше, чем полагалось по графику, но весь труд ча­ банов, все заботы погонщиков, сумевших на долгом пути до города при­ бавить отаре не один десяток центнеров живого веса,—все пошло пра­ хом. И скот сдали тощим-претощим, и убыток на этом колхоз понес ог­ ромный. Не было во всем этом вины Калапа, но пережил он случившееся как большую свою беду. Все думал, какими глазами станет смотреть на председателя, на односельчан. Сам извелся, ребята извелись. Даже Ка- ракош — неунывающий, находчивый Каракош, вконец расстроился. Мо­ жет, оттого и не отказался сегодня Калап раздавить бутылочку-другую с Сюнером. По той же причине, наверно, к пиву его потянуло, а теперь вот ресторан манит. Перед глазами вспыхивали и гасли красные, лиловые, зеленые бук­ вы над крышей. Он решительно шагнул через площадь. Окна в ресторане были большие, широкие, как ворота в коровнике. За ними светло как днем. Вдоль длинного зала расставлены столы под белыми скатертями, а на них чего только нет! Оркестр грохочет с такой силой, будто намерен разбудить луну, уснувшую в облаках. Музыканты из кожи вон лезут. Один шкуру с барабана на прочность испытывает, по медным тарелкам лупит. Лицо у него отчаянное. Другой щеки надул — в трубу дует. Третий у гитары струны рвет. Да>ке стекла дребезжат. А уж певица, певица!.. Как заарканенная кобылица, мечется перед вздыбленным микрофоном, ослепляет блескучим платьем, белизной от­ крытых плеч и груди. У Калапа во рту пересохло. Он толкнул тяжелую дверь. Поначалу оробел, «о сунул руку за пазуху — деньги на месте, ус­ покоился. Навстречу засеменил бело-розовый усатый человек. Калап невольно замер. Генерал, да и только! Весь в галунах, пуговицы надраены, брюки с желтыми лампасами. Глаза вытаращил,, а лицо будто дурной кровью наливается. Никакой он не .генерал — без погон... — Молодой человек! Вы, собственно... Вам н-нельзяі — Почему? — Говорю вам — нельзя! Не могу вас пропустить. Посмотрите на себя. Калап оглядел себя. Что такое? За чужого принимают, что ли? Что особенного? Плащ чабанский на нем, понятно, выгоревший, так он его снимет. Штаны на нем ватные? А в каких бы он еще был? Зато на сол­ датском ремне тесак в ножнах из оленьего рога. У кого из городских такие узорные ножны- и нож с наборной рукояткой? Почему не может он посидеть в ресторане. Он не пьяный. Денег у него хватает. Да он этим горожанам две тысячи баранов пригнал! «Посмотрите на себя»! Чем он хуже тех — обросших бородами, с нечесаными лохмами ниже плеч и в залатанных обремканных штанах-маломерках, обтягивающих тощие кривые ноги? Им почему-то можно: ишь как вытрющиваются под музыку! А ему, значит, нельзя? — Эй, ты! — слышит он позади себя голос.—Дверью случаем не ошибся? Опохмеляются в другом месте. Тебе, тебе говорю! Ну и мо­ лодежь пошла! Калап обернулся. Гардеробщик в галунах и лампасах услужливо подавал пальто рыхлому мужчине с жирным подбородком. Даже на цыпочки привстал. А этому хоть бы что. Буржуй, да и только! Чирей у него, что ли, на пояснице? Не нагнется даже. Одеться сам не может. На кого он походит? Да это, однако, Кравцов! Ну да, Кравцов! Что было после, Калап помнит плохо. Пришел в себя он в закрытой машине. Рядом — два милиционера. Перед глазами жирный подбородок и такая же жирная, потная шея. 69